Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 1

Яков Матвеевич задерживаться у тёщи не мог, кругом было неспокойно. Новая советская власть ещё не всюду сумела овладеть властью на самом деле. Ходили слухи о том, что железнодорожники её не признают, и что поэтому в любой момент может быть прервано железнодорожное сообщение по всей России. А ему нужно было ехать до Верхнеудинска, куда и в мирное-то время поезд шёл 9–10 дней, а сколько придётся ехать сейчас? При той неразберихе и разрухе, которая царила на транспорте и на которую он нагляделся даже на коротком пути от Пензы до Темникова, Яков Матвеевич считал, что до дома едва ли доберётся за месяц. Ему надо было спешить. Тем более что денег у него осталось очень мало.

И хотя Мария Александровна и Боря, а позже узнавшие о его приезде Шалины, уговаривали погостить в Темникове хоть несколько дней, Яков Матвеевич согласиться на это не мог и уже 26 декабря 1917 года выехал.

Вскоре после отъезда зятя Мария Александровна поделилась полученными ею новостями со своими подругами и друзьями, высказала им свои сомнения и предположения и чуть было из-за них не рассорилась с лучшей своей помощницей Анной Захаровной Замошниковой, которая считала, что наконец-то в России появилось настоящее народное правительство и что теперь оно всё приведёт в должный порядок.

Споров и мнений разных по этому вопросу среди знакомых Пигуты было очень много, но все сошлись на одном, что сами они служат не царю, не Керенскому и какому-нибудь другому правительству, а русскому народу, свои знания и труд отдают на его пользу, и потому, какое бы правительство сейчас у власти ни было, они свои просветительские обязанности будут выполнять по-прежнему честно и добросовестно.

* * *

В конце марта 1918 года пришло письмо от зятя. Алёшкин сообщал, что, против ожидания, доехал вполне благополучно и быстро. Вот это письмо:

«28.01.1918.

Дорогая бабуся! Доехал я сравнительно благополучно, дома нашёл всех здоровыми и сытыми. Сам, вероятно, тоже буду скоро служить в кооперативе заведующим с/х складом. В общем, здесь, за Байкалом, ещё можно и служить, и жить относительно спокойно. Правда, жизнь тоже стала значительно дороже прежней, но не так безумно дорога, как у Вас в России. В городе Верхнеудинске я пробыл только день, подал заявление в кооператив и получил увольнение от воинского начальника, а теперь буду жить пока в Богорохоне и поправляться. В феврале я пошлю некоторую сумму денег для Бориса, а там до поступления на службу буду высылать каждый месяц. В крайнем случае, если у Вас там будет слишком голодно и слишком опасно, то не забывайте, что я Вас и Борю жду с радостью сюда.

Ну пока, крепко Вас обнимаю. Ваш Я. Алёшкин».

Это письмо было последним, полученным Марией Александровной от своего зятя. Дальше в стране развернулись такие события, что связь с Сибирью совершенно прекратилась, и, конечно, ни писем, ни обещанных денег она так и не получила.

* * *

Дмитрий Болеславович Пигута оставлен нами, когда он, похоронив сестру и убедившись в том, что её младшими детьми занялись родственники их отца, второго мужа сестры, а старшего взяла к себе бабушка, смог наконец уделить время и своей семье.

Он, как в своё время и в Медыни, продолжал служить в земской управе санитарным врачом и, как и там, успел нажить немало врагов среди промышленников и торговцев.

Город Кинешма и весь уезд в то время были одним из центров прядильно-ткацкой промышленности, на окраинах города находились десятки мелких фабричек и заводов, было несколько и крупных мануфактур, имелось достаточно лавок и лавчонок. Случаев для споров с санитарным врачом всегда находилось более чем достаточно: нарушения санитарных правил допускал чуть ли не каждый хозяйчик, загрязнения промышленными отходами мелких рек и речушек, впадавших в Волгу, производились самым беззастенчивым образом; грязь и ужасающая антисанитария в рабочих бараках и посёлках вызывали высокую заболеваемость и смертность, особенно среди детей. Это вызывало со стороны Дмитрия Болеславовича возмущение и стремление как-то сократить вопиющие нарушения минимальных санитарных норм, но это требовало огромной энергии, постоянного нервного напряжения и массы времени.

К нервному напряжению на службе присоединилось и то, что разлад в его семье нарастал. После рождения ребёнка – мальчика, названного Костей, которому было суждено стать единственным её сыном, Анна Николаевна Пигута не только не обрела спокойствия духа, но, наоборот, жестоко обидевшись на мужа, пренебрегшего ради больной сестры и матери своим супружеским долгом и ради них не присутствовавшего при её действительно тяжёлых родах, почти возненавидела всех его ближайших родственников, и в первую очередь мать и сестёр.

Обида эта усугублялась тем, что Дмитрий Болеславович, теперь почти не скрываясь, посылал довольно значительные деньги не только сестре Лёле, но и матери – на содержание Бори, и матери Мирнова – на содержание младших детей Нины. Эти суммы отрывались от более чем скромного семейного бюджета и, конечно, значительно ухудшали материальное положение семьи.