Иногда он задумывался о своём двусмысленном положении, ведь он не был разведён, и думать о новом браке не имел права, да и разница в возрасте была слишком велика. Но прекратить свои отношения с Зиной он уже не мог.
После пожара Зинаида Михайловна помогла Болеславу Павловичу устроиться на новой квартире, а когда он заболел, то и ухаживала за ним как сиделка. Она знала, что у него есть жена и дети, и что по возрасту он ей годен в отцы, но всё-таки храбро взяла на себя все заботы об этом уже дряхлеющем человеке, не думая о будущем.
Известно, что Болеслав Павлович, без особого старания со своей стороны и даже желания, нравился женщинам, немудрено поэтому, что он так быстро сумел пленить и её.
К концу 1918 года они уже жили как муж и жена, и Зинаида Михайловна переехала из села в квартиру Пигуты. У старого доктора Пигуты образовалась новая семья.
Из прежней семьи он продолжал поддерживать связь только с сыном, и во время одного из посещений последним Рябково представил ему свою молодую, пока ещё неофициальную жену.
И тут невольно хочется понять: знала ли обо всём этом законная жена Болеслава Павловича? Нет, она ничего не знала и так и не узнала до конца своей жизни. Единственным связующим звеном между Рябково и Темниковым была Даша. С ней поддерживала переписку Мария Александровна, сообщая темниковские новости, от неё же, в свою очередь, узнавала всё, что происходило в Рябково. После смерти Даши эта единственная ниточка оборвалась.
Изредка кое-что об отце и Рябково сообщал матери Дмитрий Болеславович, но он не сообщил ни о пожаре в Рябково, ни о том, что у отца образовалась новая семья. Очевидно, он не хотел излишне волновать мать, а кроме того, ему было неловко за отца. Ведь в душе он не одобрял его поступка, и хотя к Зинаиде Михайловне относился с достаточным уважением, а впоследствии даже и материально помогал ей, он всегда оставался обиженным за мать.
Глава девятнадцатая
До середины 1917 года Елена Болеславовна Пигута (Неаскина) продолжала служить машинисткой в своей торговой конторе. В июле контора внезапно закрылась, и Елена Болеславовна осталась без работы. Попытки устроиться в какое-либо другое учреждение успехом не увенчались.
Вскоре после Февральской революции многие иностранные фирмы стали свои филиалы и представительства закрывать, а русских служащих увольнять. Поэтому безработных мелких служащих в Петрограде появилось много.
Цены на самые необходимые продукты и предметы потребления росли не по дням, а по часам. В городе происходили перебои с хлебом, с другими продуктами они начались уже давно. Неаскина получала довольно приличное жалование, однако еле-еле могла на него существовать. Теперь, когда и этот источник средств закрылся, её положение стало совсем трудным. Как всегда, при всяких затруднениях, она обратилась за помощью к родным, и прежде всего к брату Мите. Письмо попало в руки Анне Николаевне, а мы знаем, как та относилась к родным мужа и в особенности к сестре Лёле, поэтому не удивимся, что последняя получила такую отповедь, которая надолго отбила у неё охоту просить помощи у брата. Тогда она решила отправиться к матери в Темников. Сделала она это, не предупредив её: свалилась как снег на голову в январе 1918 года.
Между тем Марии Александровне и самой было нелегко, ведь на её полном попечении находилось двое детей: Нинин Боря и Лёлина Женя. Дочь, приехавшая с полупустым чемоданом (большая часть вещей продана за последние месяцы жизни в Петрограде), без копейки денег, явилась неожиданной и тяжёлой обузой, поэтому нечего удивляться, что мать, зная характер своей старшей дочери, буквально в первый же день её появления потребовала немедленного устройства на службу или отъезда из Темникова.
Такое категоричное требование возмутило Елену Болеславовну, и она, посчитав, что причина этой категоричности в том, что матери приходится содержать сына Нины Борю, не желая выслушивать никаких доводов, с первого же дня возненавидела своего племянника и сохранила неприязнь к нему до самого его отъезда из Темникова.
Тем не менее с требованиями матери нужно было считаться, и на следующий день Елена отправилась искать службу. И если в прошлый приезд найти работу она не сумела, то в этот раз её взяли сразу. К этому времени в уездном совдепе появилась пишущая машинка системы «Ундервуд», реквизированная у какого-то чиновника, а квалифицированной машинистки не было: стучал на машинке кто придётся, одним пальцем, и напечатанные таким образом бумаги выходили столь корявыми, что большинство служащих предпочитало писать их по-старому – пером.
Елену Болеславовну, показавшую своё умение, приняли сразу. Установили ей сравнительно большой оклад, так что она была уже в состоянии содержать не только себя, но и дочь. Материальное положение семьи улучшилось.
Мария Александровна отвела дочери и внучке самую лучшую и тёплую комнату в квартире – свою бывшую спальню. Сама же поселилась в одной из маленьких комнат, в которой раньше жила квартирантка-гимназистка; в другой такой же маленькой комнате спал Боря.