— Понимаешь, — начал Яков Матвеевич, — когда вы все уехали из Владивостока, приехал Гетун Николай, ты его знаешь. Он получил новое назначение в губернском отделе ГПУ. Приехал он не один, а привёз с собой младшего братишку, парнишку 14 лет — Сеньку. Тот окончил школу I ступени, имевшуюся в их селе, и его родители, как и многие крестьяне, осознавшие, что для этого времени четырёх классов недостаточно, решили отправить Сеньку учиться дальше. Сперва предполагали послать его к родственникам в Шкотово, но, когда Николая перевели во Владивосток, то Сеньку отправили с ним. Гетун встретил меня как-то на улице, ведь ты знаешь, что губотдел ГПУ находился на углу нашей Бородинской и Алеутской улиц, а я как раз мимо на работу ходил, и он тоже туда шёл. Поговорили, он попросил помочь ему с квартирой, так как с момента приезда держал Сеньку в казарме при ГПУ и уже имел по этому поводу неприятности. Наша квартира пустовала, я ещё не знал, как скоро уеду, и пригласил их пожить у нас. Гетун пропадал на работе с утра до ночи, я возвращался со службы тоже поздно, таким образом, Сенька, вернувшись из школы и пообедав в столовой ГПУ, целый вечер хозяйничал дома один. Мальчишка он был довольно балованный, наводил в дом целую ораву приятелей, и они носились по двору и дому, играя в разбойников, в войну и т. п. Они гонялись друг за другом, стреляли из луков, рогаток и поднимали крик на целый квартал. Всё это прекращалось лишь только с моим возвращением, когда я всю эту компанию выдворял.
— В этот несчастный день я возвращался домой позже обычного, — продолжал рассказ Яков Матвеевич, — и первое, что мне бросилось в глаза, это большая толпа, собравшаяся около нашего дома, что-то горячо обсуждавшая. Тут же стояла санитарная машина. Я подумал, может быть, что-нибудь случилось с хозяйкой нашего дома — постоянно болевшей старушкой, оказалось иное. Когда я вошёл в квартиру, то увидел в комнате несколько человек из ГПУ. Один из них сидел за столом и что-то писал, напротив него стоял Николай Гетун, а в углу сидел, закрывши лицо руками, Сенька. У входа в спальню лежало чьё-то тело, прикрытое простынёй. Я остолбенел и тут только заметил, что Николай распоясан, без маузера, который также, как и карабин, обычно стоявший в углу его комнаты, лежал на столе против пишущего чекиста. Когда я вошёл, Гетун, указывая на меня, сказал:
— Вот хозяин этой квартиры — Яков Матвеевич Алёшкин.
Сидевший за столом взглянул на меня, подумал несколько минут и тихо произнёс:
— Ну вот и хорошо, он будет и свидетелем, и понятым. Других пока в это дело вмешивать не будем. Чем меньше народа будет знать об этом происшествии, тем лучше — меньше разговоров будет. Надо выйти к собравшимся и попросить их разойтись, — обернулся он к одному из стоявших у дверей людей. — О тебе, — обернулся он к Николаю Гетуну, — вопрос будет решать начальник губернского отдела ГПУ, сейчас мы подпишем протокол, и сегодня же я ему о происшествии доложу. Ты, конечно, останешься под домашним арестом, мальчонку нужно в больницу отвезти, он совсем не в себе, а труп можно отправить для вскрытия. Товарищ Алёшкин, подпишите вот здесь.
И он протянул мне протокол, в котором говорилось, что Сенька выстрелом из карабина, принадлежавшего его брату Николаю, убил своего товарища, мальчика 13 лет, Жучкова.
— Родителей мы известим… Пошли, товарищи.
Пока он говорил, санитары унесли труп и в ту же машину усадили Сеньку, которого била дрожь, и он продолжал монотонно повторять:
— Я его убил, убил…
Через полчаса я уже знал все подробности происшествия. Играя в разбойников, Сенька убегал от одного из своих друзей, от Жучкова, пробегая через комнату брата, он схватил стоявший в углу карабин, и, приложившись, закричал своему преследователю:
— Не подходи, убью!