За эту работу Алёшкин и Соколовский получили отличную оценку. Вишневский, ставя отметку в зачётной книжке Бориса, предложил ему остаться у него в клинике ординатором. Борис был очень польщён таким предложением, но рассказал профессору о своём семейном положении, о тех трудностях, в которые попала его семья из-за его учёбы, о том, что у него ещё почти нет врачебного стажа и что ему просто необходимо поработать самостоятельно. Александр Васильевич его понял. Пожимая Борису руку, он сказал:
— Ну что же, молодой человек, я думаю, что хирург из вас получится. Ваше решение одобряю, поезжайте домой, поработайте на селе — это полезно. А когда надумаете пойти в большую хирургию — милости прошу, напишите, работу для вас найду.
Николай Соколовский присутствовавший при этом разговоре, конечно, разболтал о нём среди курсантов, и многие советовали Алёшкину изменить своё решение, воспользоваться предложением Вишневского и остаться в Москве. Борис даже засомневался, но как вспомнил, в каком бедственном положении находится его семья, как представил себе всех своих дочек, одетых в старенькие ситцевые платьица, к тому же единственные, как подумал, что и у него, и у его Катеринки тоже, по существу, нет ни одежды, ни белья, а тут ещё надо будет суметь найти квартиру, да ведь и зарплата ординатора будет почти втрое меньше того, что он получает. «Нет, нет, — решил он, — пока наука не для меня! Надо опериться, хоть немного поставить на ноги семью, а там уж можно будет и о дальнейшем совершенствовании подумать».
Между прочим, единственным человеком, кому Борис рассказал о полученном предложении и о принятом решении, была Анна Николаевна Пигута. Выслушав его, она задумалась, а затем сказала:
— Правильно, Борис. Семья — это большое дело! Хорошо, что ты о ней подумал. Твой дядя как-то никогда путём о своей семье, т. е. о нас с Костей, не думал, вот ничего путного и не получилось, — и она тяжело вздохнула.
Дней за десять до окончания курсов руководство решило всех курсантов ознакомить с работами каждого из ведущих хирургов. Таким образом, группа Алёшкина побывала в клиниках Юдина, Гориневской, Приорова и др. Из всех этих посещений Борису запомнилось больше всего время, проведённое в клинике Юдина. Может быть, это произошло потому, что нигде больше не говорили с такой злобой об А. В. Вишневском (ставшим для Бориса кумиром), как это делал С. С. Юдин. Он прямо-таки ненавидел Вишневского. В его критике местного обезболивания было столько яда и желчи, что Алёшкин просто недоумевал (как, впрочем, и многие): как это такой талантливый и одарённый человек в своей злобе мог пасть столь низко.
В первый день Юдин прочёл группам, прибывшим от Вишневского, три лекции: «Об искусственном пищеводе», «О полной резекции желудка», «О ликвидации повреждений подвздошной артерии». Сергей Сергеевич обладал даром отличного оратора и, конечно, его лекции по своей эффективности и артистизму во многом превосходили лекции Вишневского. Последний рассказывал очередную тему спокойным, будничным тоном, даже как бы нехотя, и не очень интересуясь тем, слушают его или нет. У Сергея Сергеевича всё было рассчитано на эффект: каждая фраза, каждый жест и даже то, что его речь сопровождалась демонстрацией кинофильма, снятого у него же во время той или иной операции, о которой он рассказывал.
На второй день группы присутствовали на показательной операции, которую делал С. С. Юдин. Это была обычная резекция желудка, курсанты видели их уже довольно много в клинике Вишневского, а Борис в одной из них даже принимал участие, но здесь, как и на лекциях, всё было обставлено, словно в театре. Когда курсанты заняли свои места, в операционную была привезена уже спящая больная (её ещё в палате усыпили гексоналом), следом появились две молоденькие сестры и встали за предназначенные им столики, затем зашли два ассистента и приступили к обработке операционного поля, т. е. стали мазать живот пациентки йодом. Одна из сестёр подала им стерильные простыни, которыми они укутали больную, оставив живот открытым. Затем плавно и с какой-то особой важностью вошла уже немолодая, миловидная женщина — старшая операционная сестра и встала за главный инструментальный стол. При её появлении младшие сёстры замерли, как кролики перед глазами удава, а оба ассистента как-то подобрались.
— Это Марина, она с ним на все операции ездит. Он без неё ни одной операции не делает, — шепнул всезнающий Соколовский.
Но вот в открытую дверь из предоперационной вошёл, наконец, и сам Сергей Сергеевич Юдин. Оперировал он сидя. Опустившись на высокий крутящийся табурет, хирург начал разминать свои длинные тонкие пальцы, как это делают пианисты. Руки у него действительно были необыкновенными: белые пальцы казались невероятно длинными и гибкими.