В общем, к новому, 1943 году намеченные бараки были сооружены, обиты изнутри утеплениями от списанных палаток, в них установили железные печки. В новые помещения доставили соломенные тюфяки и подушки (солому откуда-то из-под Жихарева привёз Прохоров, причём не обошлось без стычки с какой-то тыловой частью, окончившейся в пользу медсанбата). Постели закрыли простынями и одеялами.
По требованию Зинаиды Николаевны Прокофьевой от сплошных нар отказались, а сделали нары на восемь человек: четверо внизу и четверо на втором ярусе, с проходом между ними около полуметра. Это сократило ёмкость бараков до ста мест в каждом, но зато врачам и сёстрам стало удобнее обслуживать раненых.
Пока всё это стояло в девственной чистоте и неприкосновенности. Ко всем палаткам, домикам и баракам прикрепили специальных фельдшеров, сестёр, дружинниц и санитаров. Каждый врач госпитального взвода отвечал за определённую группу помещений. Было намечено после сокращения потока раненых усилить врачебный персонал госпитального взвода за счёт операционно-перевязочного.
К 10 января 1943 года в медсанбате находилось около тридцати раненых в госпитальных палатках и 25 человек выздоравливающих. Суточное поступление составляло три-пять человек, эвакуация из батальона происходила своевременно.
Под Новый год в 65-ю стрелковую дивизию приехала группа артистов Ленинградских театров. По приказанию замполита дивизии их разместили на постоянное жительство в медсанбат. Прожили они около недели и за это время объехали с концертами все части дивизии, дали концерт и в штабе.
В последний день своего пребывания артистическая бригада решила устроить концерт для личного состава батальона и находящихся на излечении раненых, он всем очень понравился. Затем артистов пригласили на ужин. Там опять некоторые из них пели, причём совсем новые, не известные медсанбатовцам песни. Один певец под аккомпанемент баяна исполнил очень понравившуюся всем песню «Споёмте, друзья», а другая пела «Землянку».
Вместе с этой бригадой по частям дивизии ездил и московский лектор, имевший звание старшего батальонного комиссара. Это был пожилой, но совершенно штатский человек, в армию призванный совсем недавно, а в действующих фронтовых частях очутившийся впервые. Обычные фронтовые будни в виде периодических артиллерийских обстрелов, свиста снарядов и их разрывов на расстоянии полукилометра с непривычки казались ему очень страшными. Жил он в штабе дивизии в землянке начполитотдела, где все эти звуки были хорошо слышны, потому что и на самом деле всё это происходило очень недалеко.
Лектор, как и бригада артистов, находился в расположении дивизии последний день и на этот раз ночевал в медсанбате. Концертная бригада, их было человек пятнадцать, жила в одной из звакопалаток, лектора решили поместить в бревенчатый старый пустовавший домик, бывшее жильё командира батальона.
Он, как потом говорил, впервые полноценно заснул, так как спал на настоящей постели с простынями и одеялом. Санитар, которому было поручено обслуживать гостя, подложил дров в железную печку и решил прикорнуть около неё, чтобы в течение ночи поддерживать тепло.
Все медсанбатовские строения (палатки, домики и бараки) для сохранения внутри более или менее нормальной температуры в зимнее время требовали непрекращающейся топки: на улице стоял мороз более 25 °C. Для этого обычно выделялся один санитар на две-три палатки, который в течение ночи следил за тем, чтобы печи не погасли. В жилых палатках и домиках для этого назначали дежурных из проживающих, домики врачей и командиров подразделений обслуживали специально выделенные санитары. Днём отоплением занимался работающий персонал. Пустовавшие палатки и другие помещения протапливались один-два раза в сутки, в зависимости от наружной температуры. В пустом старом домике комбата, бывшем в резерве, также давно не топили. Решив поселить туда на сутки московского лектора, Алёшкин приказал выделить специального человека и как следует протопить печку, это и было сделано. К приезду гостя на ночлег железная печь была раскалена почти докрасна, и в домике стояла жара.
Улёгшись в постель и увидев, что санитар укладывается на полу около печки, старший батальонный комиссар спросил:
— А вы что, тут спать собираетесь? Разве у вас своей постели нет?
— Как нет, есть! Я живу в бараке, но ведь за печкой-то смотреть надо! А то к утру, когда она остынет, вы замёрзнете.
— Да что вы, товарищ красноармеец, где тут замёрзнуть? Жара, как в бане, а вы вон ещё дров полную печку наложили! Ступайте себе в свой барак. До утра я не замерзну, а утром придёте, если печка погаснет, разожжёте её. Ночью я, может быть, сам встану и дров подкину, если мне холодно будет.
Санитар ещё некоторое время колебался: старшина уж больно строго наказывал следить за печкой. Но, когда услышал повторное требование этого чудного командира в очках:
— Идите, товарищ красноармеец! — пошёл в свой барак, предварительно вновь набив полную печь берёзовыми дровами.