Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том 2

Командир дивизии на открытом партийном собрании медсанбата, вручая медали и ордена, объявил благодарность Алёшкину и заявил, что, хотя он и очень доволен работой медсанбата, а, следовательно, и действиями его командира, наградить его не может: его права не распространяются на командиров частей, а комбат в своём положении приравнивался к командиру отдельной части. Тут же он сказал, что ходатайство о награждении комбата и начсандива направлено в штаб армии.

Поступление раненых с переходом дивизии в оборону резко сократилось. Начало уменьшаться их количество и в санбате.

После каких-либо больших боевых операций в домике комбата собирались командиры подразделений и обсуждали недостатки и положительные стороны только что законченной работы. Всегда на этих неофициальных совещаниях каждый высказывался откровенно и беспощадно критиковал как своего коллегу, так и самого себя. Особенно острым на язык был Лев Давыдович Сангородский, и его критики боялись как огня. А наиболее деловые, серьёзные замечания и обязательно с ясными предложениями на будущее всегда делала Зинаида Николаевна Прокофьева. Эти беседы очень помогали в работе, в сущности, ещё совсем молодому и, конечно, не очень-то опытному командиру меданбата Алёшкину.

В этот раз сбор всех «столпов» батальона проходил после посещения его командиром дивизии и носил несколько необычный характер, даже Сангородский почти не высказывал серьёзной критики. Работой всех подразделений батальона они были довольны, не имелось ни малейших перебоев с продовольствием, обменным фондом обмундирования и постельным бельём. Прохоров в этот раз проявил прямо-таки чудеса изворотливости. Не было нареканий и на аптеку. При помощи автомехаников начальник медснабжения, товарищ Чернов, сконструировал новый перегонный куб с дистиллированной водой, а, следовательно, и нужными растворами все подразделения батальона обеспечивались бесперебойно. Аккуратно поступала и консервированная кровь, ранее это было самым узким местом медснабжения.

И вот, когда уже, кажется, всё обсудили, Прокофьева вдруг сказала:

— Товарищи, а вы заметили, что раненые-то совсем другие пошли? Как будто те же самые красноармейцы, что и несколько месяцев назад были, но ведь настроение-то совсем другое! У некоторых, даже очень тяжёлых, на языке одно — «Бьём мы фрицев, бьём!»

— Верно, — подхватил Сангородский, — я тоже это заметил! Ведь раньше в сортировку они какие-то понурые, удручённые поступали, а теперь слезают с машины, заходят в палатку-то и такими бодрыми и весёлыми голосами переговариваются, как будто не руку или ногу ему разворотило, а он невесть какую награду получил. И первые слова: «Доктор, вы меня уж никуда не отправляйте, у меня ведь пустяки, денька три-четыре полежу и обратно в свою роту! А то они так без меня и Ленинград освободят, а я отставать не хочу».

— Да, — добавил командир медроты Сковорода, который в основном занимался организацией эвакуации. — Вам-то ещё хорошо! Ваши, Зинаида Николаевна, хоть и ворчат, а сами никуда деться не могут. Ваши, Лев Давыдович, пока их не обработают, тоже на месте сидят. Ну, а вот мои, как только узнали, что автобус из эвакопункта пришёл, и погрузка сейчас начнётся, так и разбегаются кто куда, чтобы в санбате застрять, да поскорее «домой» вернуться. А некоторые просто сбегают: на попутную машину — и в часть. Прямо беда с ними! А с другой стороны, и сочувствуешь им: как же так, их часть вперёд идёт, а его куда-то в тыл увезут? Удастся ли оттуда к своим попасть — это ещё вопрос. А ведь за это время, то есть почти за два года, многие свой полк, батальон или роту прямо родным домом считают.

— И вот что замечательно, — вновь вмешался Сангородский, — ведь за это время мы пропустили более полутора тысяч раненых, и ни одного самострела! Вы понимаете, ни одного! Цейтлин раза два приезжал, так просто не верит, а ведь это факт!

Поговорив ещё немного о новых качествах красноармейцев, об их бодром настроении, а вследствие этого лучшим перенесением тягот ранения, все разошлись.

Борис долго ещё ворочался на своей постели, курил и думал, как всё-таки хорошо, что он стал командиром медсанбата и оставил должность начсандива. Хотя нагрузка на него теперь возросла во много раз, но, имея таких помощников, видя, что каждый из санбатовцев вкладывает свою душу, всё своё умение, все силы в безупречное выполнение порученного дела, работать становится легко и приятно. В своих мыслях он отдал должное и замполиту, капитану Фёдорову. Этот человек всегда появлялся в самые трудные моменты и своим советом, а иногда и примером, воодушевлял людей, и те находили выход, как будто из совсем безвыходного положения.