Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том 2

Первой, кого встретил начсандив у сортировки, была Зинаида Николаевна Прокофьева. Он не узнал её: с ввалившимися глазами, с осунувшимся лицом, она, еле держась на ногах, рассказала, что почти с самого начала боевой операции из медсанбата не вывезли ни одного раненого, и сейчас их здесь, вероятно, гораздо более полутора тысяч человек. Ими заняты все палатки, все землянки личного состава санбата. Все врачи и сёстры, кроме двух хирургов, занимаются тем, что без конца кормят, поят, а теперь ещё и вторично перевязывают нуждающихся в этом раненых, работая из последних сил. Вчера прибыло двадцать человек дивизионного ансамбля, и благодаря этому создалась возможность подменить наиболее уставших. Борис остановил её:

— Ну, а командир и комиссар батальона? Что они делают?

— Эх, не везёт нам! — вздохнула Прокофьева. — Комиссар ничего же не умеет, он по моей просьбе хоть на кухне сидит и следит, чтобы постоянно горячая вода и пища были. А командир? Да зайдите к нему, сами увидите, каков он.

Алёшкин яростно ворвался в палатку Фёдоровского — единственную, где не было ни одного раненого, и что же он увидел? Тот в расстёгнутой гимнастёрке, с всклокоченными волосами сидел на своей постели и, уставившись на наполовину опорожнённую бутылку водки, не замечая вошедшего, тупо повторял:

— Ну теперь всё! Теперь под суд! Под суд!..

Борис понял, что сейчас с этим человеком говорить о чём-нибудь — просто бесполезно тратить время. Он выскочил из палатки и бросился на поиски комиссара. Дорогой он думал: «Ну а что же санотдел армии? Ведь они же знали, что дивизия уже три дня ведёт бои! Где же их эвакопункт? Где их транспорт? Чёрт знает что!»

Комиссара батальона Кузьмина он застал на кухне, где тот ожесточённо спорил с новым начхозом санбата, доказывавшим, что такое большое количество раненых в батальоне не предусмотрено, что у него и так перерасход продуктов и он не может кормить всех раненых целыми днями.

Борис, не сумев излить свою ярость при виде того, что он застал в батальоне, на командира медсанбата, разразился самой грубой бранью в адрес этого бюрократа от интендантства, имевшего в петлицах три шпалы. Будучи настолько взбешён, не помня себя, Борис закричал, что, если все раненые немедленно не будут накормлены досыта, то он, не дожидаясь решения трибунала, тут же, на месте, собственной рукой пристрелит виновного интенданта.

Интендант первого ранга Горский был, видно, не из храброго десятка. Услышав такое заявление Алёшкина, он, даже не задумываясь о его правомочности, приказал стоявшим тут же кладовщикам выдавать поварам столько продуктов, сколько они потребуют, и при этом объявил, что за последствия не отвечает.

Борис, между тем, немного остыв и выведя из кухни комиссара, заметил:

— Как же вы, товарищ Кузьмин, могли допустить это? Почему мне-то ничего не сообщили? Ладно, разбираться будем потом, сейчас немедленно берите машину, на которой я привёз раненых, загружайте её до отказа и поезжайте в санотдел армии. Без машин оттуда не возвращайтесь! Сейчас напишу рапорт начсанарму, что я отстранил от командования медсанбатом Фёдоровского и временно исполнять обязанности комбата назначил командира медроты военврача третьего ранга Сковороду. Предупредите, что это не выход, и что я прошу срочно прислать врача на должность командира медсанбата. Пока вы не вернётесь, я останусь здесь — боюсь, что Сковорода не справится сам, постараюсь ему помочь. Возвращайтесь к вечеру.

Отправив комиссара, Алёшкин решил заглянуть к хирургам. Тут он, к своей радости, убедился, что Бегинсон, Дурков и вторая молодая женщина-врач оказались на высоте. Обработка всех поступивших раненых проходила своевременно и вполне качественно, и если бы не то, что некоторым становилось хуже из-за задержки с эвакуацией, что иногда требовало повторных операций, то они справлялись бы совсем без всякой задержки.

Положение с остальным персоналом было сложным, ведь штаты подразумевали обслуживание не более 70–80 раненых, а тут их скопилось полторы тысячи. На этом лесном пятачке не было места, чтобы развернуть ещё палатки, а ставить на открытом пространстве было опасно: их сейчас же обнаружила бы часто летавшая «рама». Она уже и так что-то подозрительно долго кружила над местом расположения второго эшелона медсанбата.

Заметив её, Борис с ужасом подумал, что произойдёт здесь, на этом островке деревьев, нафаршированном перевязанными и оперированными людьми, если немцы вдруг произведут такой же массированный артиллерийский налёт из тяжёлых орудий, какой только вчера он видел в районе ППМ 41-го полка. У него мороз побежал по коже, когда он вспомнил. Что же предпринять?

Он решил немедленно отправить все неразгруженные машины, а их было восемь, часть кухонь и часть вещевого имущества, находившегося на двух машинах, в расположение первого эшелона медсанбата, где имелся довольно значительный лесной массив и можно было развернуть ещё хоть десять палаток.