Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том 2

— Товарищ командир, здесь в канаве товарищ начхоз лежит. Он, кажется, убит.

Борис приказал Сангородскому:

— Бегите туда, посмотрите, что сделать нужно, да прикажите своим санитарам тела убитых и раненого отнести в сортировку. А я посмотрю, что здесь в бараке делается.

Через несколько минут он и сопровождавшие его санитары уже осматривали внутренность полуразрушенного барака. Как мы говорили, три стены взрывной волной были свалены, другая его часть откинута на несколько метров в сторону. Крыша упала одним концом на землю, другим упиралась в уцелевшую стену, образовав своего рода шалаш. Когда Борис заглянул в него, он заметил в самом углу небольшую, как ему показалось, кучку одежды, но затем разглядел вытянутую ногу в сапоге и понял, что это скорчившийся человек. Судя по всему, это и была Шуйская.

Забравшийся в шалаш санитар Колесов нагнулся к лежавшей неподвижно женщине и, взяв её на руки, как ребёнка, выбрался с ней наружу.

— Несите её в батальон, — приказал Борис, обгоняя Колесова.

Ближайшим помещением на их пути оказался новый домик комбата. Видя, что Колесову тяжело (пришлось пройти шагов триста), Алёшкин скомандовал:

— Заносите её сюда, положите на постель, а сами бегите за вторым санитаром и носилками.

Шуйскую уложили на топчан комбата. Колесов убежал, а Борис повернулся к растерянному Игнатьичу:

— Бегите скорее к Зинаиде Николаевне, скажите ей, что медсестра Шуйская, кажется, контужена. Крови нет, наверно, и ран нет. Пусть она сюда придёт, осмотрит пострадавшую.

Игнатьич побежал выполнять приказание командира, а тот тем временем расстегнул пояс, стягивавший гимнастёрку женщины, расстегнул ворот, снял с неё сапоги. Пострадавшая не шевелилась, лицо её было бледным, глаза закрыты. Бегло пощупав ей руки и ноги, Борис убедился, что переломов нет. Проверил пульс: хотя он был очень слабым и частым, но без перебоев. Алёшкин приподнял веко глаза и заметил, что зрачок сужен. «Ну, — с облегчением подумал он, — кажется, тут просто глубокий обморок».

В этот момент вернулся Игнатьич:

— Товарищ командир, доктор Прокофьева сейчас идёт. Она только что интенданта осмотрела, тот в себя пришёл. У него на руке какая-то рана, там его доктор Картавцев с Наумовой перевязывают. Он всё что-то рассказать хочет, но не может, и не слышит ничего. Зинаида Николаевна сказала, что это у него скоро пройдёт. Да вот она и сама, — сказал Игнатьич, выглянув в окошко домика.

Действительно, через несколько секунд вошла Прокофьева с одной из своих палатных медсестёр:

— Борис Яковлевич, вы её осматривали?

— Да нет, — как-то неуверенно произнёс он, — я только вот ворот ей расстегнул, да руки и ноги пощупал. Как будто все кости целы.

— Ну ладно, мы сейчас её осмотрим, как следует, послушаем. Наташа ей укольчик сделает, а потом заберём или к себе в госпитальную, или к сёстрам перенесём. А у нас там прямо беда: Картавцев совсем с ног валится, всю ночь поступало очень много раненых, и сейчас привезли две машины. Хорошо, что хоть Николай Васильевич Скляров вернулся, теперь об эвакуации наших раненых думать не приходится, быстро вывозят. Ну, и у нас уже много осело.

Пока Зинаида Николаевна разговаривала с Алёшкиным, пришедшая с ней медсестра раздевала Катю Шуйскую, снимала с неё гимнастёрку, расстёгивала лифчик. Борис в это время ел огромный бутерброд с «рузвельтовской» колбасой, запивая его горячим чаем. Он искоса бросил взгляд на тело юной, хорошо сложенной девушки в двух шагах от него.

До сих пор, часами работая рядом с ней в операционной, Борис как-то не воспринимал её как женщину. Да, он замечал Катины внимательные глаза, блестевшие над маской, проворные маленькие руки, так своевременно подававшие ему необходимые инструменты, фигуру, всегда аккуратно затянутую в халат. Шуйская была толковой помощницей и только, и вдруг она оказалась к тому же хорошенькой юной женщиной. Борис невольно покраснел. Оставив недопитый чай, он вышел из домика.

Воздушный бой ещё продолжался, но всё чаще отдельным вражеским самолётам удавалось прорываться, и то там, то здесь почти по всей линии фронта в районе дивизионных тылов и артиллерийских позиций раздавались взрывы бомб. Провести сосредоточенную целенаправленную бомбёжку в каком-нибудь важном пункте фашистам не удавалось: мешали и зенитки, и немногочисленные, но юркие и храбрые, «ястребки». Однако, видно, фашистских стервятников было много, бомб у них тоже хватало, их сбрасывали где придётся, стараясь разбомбить дороги и как можно большую площадь.

Борис направился к малой операционной, но в это время к нему подбежал старшина Бодров:

— Товарищ комбат, там около эвакопалатки буза: эвакуированные шум подняли, выскочили все ходячие и требуют, чтобы их немедленно эвакуировали. Товарищ комиссар там с ними говорит, да они его не слушают. Я бегу за санитарами, возьмём автоматы, попробуем порядок навести.

— Ладно, беги, — крикнул Борис, а сам заспешил к эвакопалатке.

Ещё издали он увидел громко кричавшую толпу красноармейцев, обступившую комиссара Кузьмина.

— Смирно!!! — крикнул Борис, подбегая к собравшимся.