Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том 2

Этот громкий приказ заставил всех бойцов мгновенно замолчать и как-то подтянуться. Они повернули головы в сторону раздавшейся команды. Борис, не давая им опомниться, подал новую:

— В палатку шагом марш!

Привыкшие повиноваться командирскому приказу, бойцы послушно зашли в палатку. Следом за ними прошли и Алёшкин с Кузьминым, а в это время к палатке подбегали четверо вооружённых санитаров во главе с Бодровым. Борис махнул им рукой, чтобы они остались у входа.

— Все заняли свои места! А теперь слушайте. Здесь вы в лесу в замаскированной палатке. Фашистские лётчики вас не видят, бомбят наугад, а как только автобус с вами появится на дороге, так будут бить прямо по нему. Когда вас сюда везли, сколько раз вас и бомбили, и обстреливали, а? Сидите и ждите темноты, ночью вывезем всех.

После этого Алёшкин повернулся к командиру эвакоотделения, пожилой женщине, и сказал:

— Товарищ военфельдшер, объявляю вам выговор за то, что не сумели организовать порядок в своём отделении, — и с этими словами он вышел из палатки и направился к операционной.

Пока Борис обрабатывал руки, сменяя Картавцева, Кузьмин, зашедший к ним, сказал:

— Я недавно был у начхоза, его придётся эвакуировать, он очень сильно контужен, да и рука ранена. Я думаю, пока надо старшего писаря материальной части, сержанта Гришина, поставить на эту должность.

Немного подумав, комбат согласился с предложением комиссара, а затем спросил:

— Ну, а как там на передовой? Вам ничего неизвестно?

— Говорил я с одним легкораненым политруком, он после обработки раны уже обратно в свой полк ушёл. Так он рассказывал, что к немцам, очевидно, подошли большие подкрепления, и они всё время атакуют. Но теперь они вынуждены двигаться по открытой площади торфоразработок, а наши бойцы находятся в хорошо оборудованных (их же бывших) траншеях, поэтому все атаки фашистов безрезультатны. Потери они несут огромные, но и у нас тоже значительные. Конечно, не такие, как в первые дни выхода из мешка, в который залезла наша дивизия… Между прочим, и этот политрук, и многие другие, да и я тоже, — заметил Кузьмин, — не понимаем, зачем нужно было начинать наступление, попытку прорыва блокады, если у нас для этого не было сил, ведь сколько мы людей потеряли! В полках-то едва две трети состава осталось… Этот политрук ещё говорил, что, наверно, фашисты свои бесплодные атаки скоро совсем прекратят. По донесениям разведчиков, они на противоположном краю торфоразработок начинают создавать новую оборонительную линию: роют окопы, строят дзоты. Это в 300–400 метрах от нашей передовой. Очевидно, перейдут к обороне, если авиация нас не доймёт. Танки здесь им применить не удаётся — болото, даже сухой грунт, машин не выдерживает, и это нам на руку. До этого у них здесь авиации было немного, а вот дня два-три тому назад самолётов появилось значительно больше. После неудачной обработки переднего края (опять же благодаря их траншеям и хорошим блиндажам) они уже второй день ведут упорную бомбардировку тылов дивизий, артпозиций и подъездных путей, пока, правда, тоже без особого успеха. Ну ладно, я пойду, организую чтение сводок Совинформбюро, сейчас только из политотдела дивизии прислали. Впрочем, сводка неутешительная: на юго-западном и южном направлениях фашисты, кажется, успешно продвигаются. Названия населённых пунктов, оставленных нами, — уже где-то совсем близко возле Сталинграда. Овладев переправами через Дон и пытаясь выйти к Волге севернее Сталинграда, немцы одновременно начали наступление и в направлении на Кавказ. Опять взяли Ростов-на-Дону и многие другие важные населённые пункты и города.

Пока Кузьмин говорил, Борис, продолжая мыться, посматривал на него. Он выглядел немного лучше, чем вчера, после обхода подразделений батальона, но был всё ещё бледен и временами не мог свободно вздохнуть.

Закончив обработку рук, Борис посоветовал Кузьмину ещё пару деньков полежать, переложив практическую работу на секретаря партячейки, а сам отправился за перегородку в операционную, сменил Картавцева и приступил к работе. Он размышлял: «В чём же дело? Зачем, действительно, нужно было посылать нашу дивизию, если не было достаточных дополнительных сил? Ведь было же ясно, что такая операция почти безнадёжна. Хоть бы с командиром дивизии или с Марченко поговорить…»

Но комиссару, видно, было не до разговоров. Они вместе с командиром дивизии почти не уходили с передовой, кочуя из штаба одного полка в другой. Оба понимали, что если дивизия не удержит этот рубеж, им не сносить головы, не говоря уже о том, какой непоправимый урон фронту может принести дальнейшее отступление дивизии. Поэтому один проявлял всё своё военное мастерство, а другой — зажигательную политическую страстность, побуждая бойцов и командиров дивизии любыми средствами отразить наступавшие, почти пятикратно превосходящие силы фашистов. И это, хотя и с ощутимыми потерями, сделать всё же удалось. Так что комиссара дивизии в её тылах не видели уже более недели.