Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том 2

— Товарищ комбат, меня в живот ранило, наверно, надо скорее оперировать.

Алёшкин и сам видел, что операция необходима, и как можно быстрее. Решение пришло мгновенно.

— Катя, мойся и становись к столу. Быстро, я сейчас тоже помоюсь, будем оперировать Петрова.

В это время в палатку вбежали Прокофьева и Сангородский. Увидев Бегинсона, всё ещё стоявшего на коленях в луже крови у тела бедной Ниночки (так все в батальоне звали молоденькую женщину-врача), тщетно пытавшегося затампонировать её рану, которая уже перестала и кровоточить, они вначале подумали, что ранен и Бегинсон. Подняв и осмотрев его, Сангородский убедился, что, кроме глухоты и какого-то состояния отупения, с ним ничего не произошло, взял его под руку, вывел из палатки на свежий воздух и усадил под большой сосной прямо на кучу старых, слежавшихся веток ели.

Прибежавшие санитары уже успели поставить опрокинутый операционный стол, унести тела раненого и врача, уложить на стол Петрова, предварительно сняв с него сапоги и разрезав гимнастёрку и рубаху. Подбежали две перевязочные сестры, они под руки вывели пришедшую в себя Наумову. Она не получила ни одной царапины, была только оглушена. Защитил её операционный столик (ведь мы помним, что эти столики состояли из ящиков специальных укладок; они делались из толстых досок, да ещё внутри обивались оцинкованным железом). Видимо, как только взорвалась бомба, Наумова упала, и прилетевшие через одну-две секунды осколки частью врезались в ящик операционного стола, а частью пролетели над ней. Другая группа осколков влетела после того, как волной был опрокинут стол с раненым, сбила с ног Бегинсона, ударилась в металлический операционный стол. Один из них попал в грудь Ниночке, а другой в санитара Петрова, которые оказались ничем не защищены.

Естественно, что все эти рассуждения появились у Алёшкина, Сангородского и других медсанбатовцев значительно позже. В тот момент Борис мыл руки, готовясь к сложной операции. Шуйская уже вынула из стерилизатора, стоявшего в предоперационной, запасной набор инструментов и раскладывала его на разостланной стерильной простыне.

Около Алёшкина стояла Зинаида Николаевна и рассказывала ему о том, что натворила вторая бомба. К ним подошла медсестра, протянула Борису стерильный халат и завязала на нём маску.

Прокофьева сообщила, что вторая бомба упала между аптечными палатками, что обе палатки от взрыва свалились, но, к счастью, не загорелись. Взрывной волной раскидало ящики с медикаментами и мешки с перевязочным материалом. Фармацевт Наталья Васильевна, находившаяся в одной из палаток, сейчас уже из-под завала извлечена. У неё лёгкое ранение руки, и её сейчас обрабатывает Картавцев. Начмедснабжения находился в своём домике и не пострадал. Сейчас он вместе с группой санитаров, выделенных ему Скуратовым, собирал своё имущество и устанавливал обрушившиеся палатки. Самое страшное из того, что там произошло, это пробитый осколком перегонный куб.

— А ведь мы без дистиллированной воды жить не можем, у нас добрая четверть госпитальных больных лежит на капельницах. Тут надо что-то срочно придумывать. Между прочим, — добавила Зинаида Николаевна, — долго нас будут так под расстрелом держать? Ведь это только две пятидесятикилограммовки упали, да и то случайно. Лётчики, наверно, заметили начавшийся пожар, и завтра, а может быть, даже и сегодня, они опять могут сюда прилететь. Наверняка сообразили, что на этом участке леса что-то есть.

Алёшкин промолчал. Он и сам понимал, что положение медсанбата катастрофично, но переехать без приказа в тыл он тоже не мог. Поэтому, заканчивая мыть руки и облачаясь в халат, он только буркнул:

— Наверно, недолго… Ну, я пошёл оперировать.

Прокофьева, понимая, что сейчас не время для дальнейших расспросов, вышла, чтобы осмотреть контуженных Бегинсона и Наумову.

В операционной под руководством Шуйской Петров уже был подготовлен. С него стянули разрезанную рубаху и гимнастёрку, спустили вниз брюки, и Катя уже успела обработать бензином и йодной настойкой весь его довольно-таки тощий и уже дрябловатый живот (ему было за пятьдесят). Немного выше пупка, почти на самой белой линии живота темнела ранка размером с трёхкопеечную монету с рваными, неровными краями. Из неё медленно текла струйка тёмной крови. Петров хорошо реагировал на окружающее и отвечал на вопросы Алёшкина довольно бойко. «Даже слишком бойко, — подумал Борис. — Наверно, начинается первая стадия шока — эйфория».

В это время в палатку вошла подруга Ниночки, прибывшая с ней врач Елена Сергеевна, или Леночка, часто помогавшая Алёшкину и Картавцеву в малой операционной.

— Меня прислал Николай Васильевич, — сквозь слёзы сказала она.

— Вот и хорошо, по-моему, у нас ещё есть кровь первой группы. Быстренько раздобудьте её у Павла Николаевича и начните переливание, а я приступаю к операции. Ждать больше нельзя.

— Ну, Катюша, будешь мне ассистировать? Готова?

Катя промолчала, лишь понимающе опустила веки, и тут Борис, кажется, впервые обратил внимание на то, какие у неё длинные, густые и загнутые кверху ресницы.