Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том 2

«О чём это я? Разве сейчас об этом думать нужно?» Борис молча взял из её рук уже приготовленный шприц с раствором новокаина. Операция началась.

Ревизуя расширенную рану, Алёшкин обнаружил, что осколок повредил стенку желудка, вильнул в сторону (как это почти всегда бывало в брюшной полости), пробил касательным разрезом петлю тонкой кишки и, врезавшись в левый край печени, застрял в ней. Очевидно, осколок, пробив две брезентовые стенки шоковой и операционной палаток, ватные утепления и белый полог, значительно ослабил свою убойную силу, и поэтому повреждения в брюшной полости Петрова были не слишком велики.

Первое, что надо было сделать, это остановить кровотечение в печени. Извлечь осколок удалось без труда. Он был небольшим, длиной примерно два на два с половиной сантиметра и толщиной около одного сантиметра. Затем матрасным хирургическим швом на печени была ушита рана. Кроме того, Борис затампонировал её сальником, затем взялся за рану на желудке, до этого зафиксированную зажимом. Она тоже кровоточила — был повреждён один из сосудов стенки желудка, его перевязали, а рану ушили. К счастью, ранение желудка было не проникающим, а касательным.

После ревизии кишечника и ушивания имевшихся в нём ран (их оказалось две) брюшную полость промыли физиологическим стерильным раствором, им же обмыли и извлечённые петли кишок, осушили, присыпали полость вместе с находящимися в ней органами порошком белого стрептоцида. Раны на брюшине, мышцах и коже брюшной стенки после иссечения размозжённых частей зашили наглухо. На наружные швы наложили асептическую повязку.

Одновременно с ушиванием печени было начато переливание крови. Шока у раненого так и не развилось. В сравнительно хорошем состоянии его перевели в госпитальную палатку. Вся операция продолжалась около полутора часов. Закончив её, Борис обошёл медсанбат, осмотрел место взрыва второй бомбы. Палатки медснабжения уже перенесли на новое место, а оставшиеся на их местах светлые четырёхугольники, довольно хорошо видимые сверху, о чём сообщил наблюдатель ВНОС, по приказу Скуратова завалили старой маскировкой — ветками и увядшими деревцами, изображавшими кучу валежника.

На месте бывшей шоковой палатки из остатков её брезентовых полов и утеплений санитары под руководством Картавцева и окончательно пришедшей в себя Наумовой сооружали новую шоковую. Алёшкин невольно подумал: «А всё-таки за этот год мы кое-чему научились! Ну-ка, если попасть нам под бомбёжку в прошлом году, мы её последствия и за сутки бы не ликвидировали, а тут всего полтора-два часа прошло, и почти следов не осталось. Вот только жаль, людей хороших потеряли». С этими мыслями Борис направился к малой операционной. Там его помощь не потребовалась. Обошлось всё и с Бегинсоном, к вечеру он уже был в рабочем состоянии.

Похоронами хирурга Ниночки руководил комиссар Кузьмин. Несмотря на строгий запрет лечившей его Прокофьевой, он поднялся с постели, сам выбрал место для захоронения и организовал похороны со всеми подобающими воинскими почестями. Одновременно в братской могиле были погребены погибшие от бомбёжки и умершие в госпитальной палатке красноармейцы.

В период летних боёв, проводившихся дивизией, когда под Ленинградом стояла довольно жаркая и сухая погода, умерших в медсанбате хоронили без предварительного вскрытия. Армейский патологоанатом находилась в расположении госпитальной базы армии, там у неё было тоже достаточно работы. Хранить тела покойников до её приезда из-за жары было невозможно, и начсанарм дал разрешение. Их было довольно много, едва ли не половина всех раненых в живот умирала в медсанбате. Значительная часть — до операции, ещё в сортировке или шоковой палатке. Хотя смертность в медсанбате № 24 была намного ниже, чем в других подобных учреждениях, однако, процент её и после операций был немаленьким. Очень часто раненые в живот доставлялись с задержкой, у них развивался перитонит. Имелись случаи смерти и от других тяжёлых ранений.

Кладбище в этом районе дислокации батальона стало большим, но чуть ли не впервые достаточно хорошо ухоженным. Большая заслуга в этом была комиссара Кузьмина, который заботился, чтобы могилы выглядели достаточно аккуратно, чтобы на каждой из них устанавливалась пирамидка с железной красной звёздочкой на верхушке, с перечнем фамилий всех похороненных в этой могиле бойцов. Рядовой и сержантский состав погребали по три, четыре и даже больше человек в одной братской могиле, средние и старшие командиры — индивидуально.

Конечно, и хирург медсанбата Нина Васильевна Первенцова была похоронена в индивидуальной могиле, а на боку пирамидки сделали не только надпись, но и прикрепили фотокарточку погибшей.

После похорон стараниями Зинаиды Николаевны Кузьмин был вновь уложен в постель. Перенесённое физическое напряжение и волнение отнюдь не улучшили состояние его здоровья.