Первые два пункта выполняли капитан Захаров, заведующая аптекой Иванченко, начальник медканцелярии Добин и старшие медсёстры обоих медицинских отделений. В решении этих дел с первых же шагов возникли, казалось, непреодолимые трудности. Прежде всего, когда попытались свернуть одну из пустовавших более года палаток ДПМ, она рассыпалась буквально в прах. Дело в том, что с зимы 1942 года в госпитале были развёрнуты все 24 имеющиеся палатки ДПМ. Использовались они только первые дни, а затем большая часть их пустовала — необходимого количества раненых, чтобы занимать их, не набиралось.
Прежний начальник госпиталя Кучинский и его начхоз не догадались пустовавшие палатки просушить, свернуть и убрать на склад. Почему-то никто из работников санотдела армии, часто посещавших госпиталь, тоже не догадался подсказать им это сделать. Наоборот, всех умиляло и радовало наличие двух рядов палаток ДПМ, образовывающих аккуратную улицу, и внутренний вид каждой палатки, с застланными чистым бельём топчанами, создававшими весьма презентабельный вид.
Со стороны приезжавших это вызывало лишь одобрение, все полагали, что наличие большого фонда свободных коек позволит госпиталю в нужный момент оказаться на высоте.
Между тем развёрнутые палатки, которыми никто не пользовался, а их была добрая половина, постепенно портились. Зимой они не протапливались, летом не проветривались, и в результате их стены и крыши пришли почти в совершенную негодность.
Захаров и Алёшкин уже горько сожалели о том, что во время приёма госпиталя в документах удовлетворились лишь краткой формулировкой, что большая часть палаточного фонда служит с начала войны и требует ремонта. То, с чем столкнулся Захаров, пытаясь собрать всего только первую палатку, показало, что ни о каком ремонте не может быть и речи. В лучшем случае из палаток можно было выкроить куски брезента для ремонта других.
Решили все свободные палатки не трогать, а срочно их обследовать, составить акт на совершенно негодные, доложить об этом начсанарму и потребовать замены на новые. После тщательной проверки оказалось, что из 24 штук более или менее годными можно было признать 10–12, то есть палатки оперблока, четыре постоянно действующие госпитальные, две эвакуационные и две палатки, в которых жили шофёры и выздоравливающие.
После этой проверки Алёшкин и Захаров пришли к выводу, что положение госпиталя катастрофично: получив команду на передислокацию, собраться-то они смогли бы быстро, а вот развернуться на новом месте просто не в чем. Дополнительные помещения — бараки из толстых брёвен тоже для перевозки на новое место не годились, их, конечно, пришлось бы оставить на месте.
Взяв с собой акт, составленный 22 октября, Алёшкин вместе с Захаровым отправились в санотдел армии. Начсанарм, услышав доклад о плачевном состоянии палаточного фонда госпиталя, пришёл прямо-таки в ярость. Оказывается, с подобными заявлениями и актами к нему обратились начальники почти всех госпиталей. Для пополнения палаточного фонда требовалось такое количество палаток ДПМ, о котором он не смел и мечтать. Скляров знал, что на армейских складах есть небольшой запас новых палаток, но его не могло хватить и на четвёртую часть того, что необходимо, а ведь приходилось думать и о будущем.
Около получаса пришлось Алёшкину и Захарову выслушивать гневную проповедь Николая Васильевича Склярова. Немного успокоившись и понимая, что эти два новых человека уж никак не повинны в том, что палатки сгнили, и что, очевидно, свой гнев правильнее было бы излить на Кучинского, он сердито заметил, что следовало об этом заявить сразу, когда принимали госпиталь, а не сейчас, когда не сегодня-завтра ожидается переезд.
Однако, вероятно, перед двадцать седьмым полевым ставилась особая задача и, по-видимому, важная, поскольку, поостыв, начсанарм сказал:
— Ну, чёрт с вами! Раз вы такие рохли оказались, что не смогли состояние палаток разглядеть во время приёмки госпиталя, придётся вас выручать.
В глубине души он винил и себя, и работников своего аппарата, которые, часто бывая в госпитале, не подумали о сохранности такого важного имущества, как палатки. Конечно, говорить об этом своим подчинённым он не собирался.
Скляров снял трубку и, соединившись с членом Военного совета армии генералом Зубовым, попросил его о приёме вместе с начальником госпиталя № 27. Тот назначил время, и спустя три часа они были уже в приёмном отделении землянки генерала. Тот принял их довольно приветливо. Алёшкина он видел не в первый раз, и узнав, что именно он принял госпиталь № 27, поздравил его с вступлением в новую должность. Не успел начсанарм сказать о причине их прихода, как Зубов заметил:
— А это хорошо, что вы сейчас пришли. Только что на Военном совете принято решение о срочной передислокации ряда армейских учреждений. В первую очередь должен тронуться госпиталь № 27. Вот об этой дислокации сейчас и поговорим.
Не давая прибывшим вымолвить ни слова, он продолжал, развернув карту, лежавшую у него на столе: