В результате он убедился, что почти за полуторагодовое стояние на одном месте, госпиталь сумел обрасти таким огромным хозяйством, что передвигать его куда-нибудь будет просто невозможно. Кроме того, основной фонд госпиталя — палатки за этот период времени, очевидно, ни разу не ремонтировались и пришли в такое ветхое состояние, что вряд ли выдержали бы переезд. У Бориса сразу возникла мысль о строительстве таких же каркасно-щитовых помещений, какие он уже с успехом применял в медсанбате. Поделился он этой мыслью со своим заместителем по хозчасти капитаном Захаровым, но тот отнёсся к этой затее скептически. Он таких строений нигде не видел и считал, что делать их кустарным способом, как это делалось в 24-м медсанбате, невыгодно и слишком долго. Пришлось бы искать хороших плотников, столяров и, самое главное, материал — фанеру, брусья, доски, гвозди и металлические изделия, которых в запасе у госпиталя не было.
Борис согласился с ним. Он понимал, что эта работа потребует много усилий и труда, но всё равно старался доказать преимущества таких помещений перед бревенчатыми бараками. В конце концов, они договорились, что Захаров будет искать соответствующих мастеров среди санитаров и выздоравливающих, попробует выпросить в штабе армии кое-какие материалы, и они, для начала, сделают хотя бы одно подобное строение. Но вскоре произошли такие события, которые нарушили все их планы.
Борис Алёшкин довольно быстро сошёлся со своим замполитом, капитаном Павловским, который оказался очень добродушным и простым пожилым человеком, очень мало разбиравшимся в военных делах и в медицине, но зато отлично знавшим и умевшим донести до каждого все вопросы международной политики, политические задачи, выдвигаемые нашей партией, и те конкретные задачи, которые возникали в воспитательной работе с личным составом госпиталя. До войны он работал одним из секретарей Выборгского райкома партии в Ленинграде, на фронт пошёл добровольцем и в госпитале находился с самого его основания. Уже в первые дни знакомства, когда Павловский кратко, но в то же время очень содержательно обрисовал каждого штатного работника, он затронул и тему многочисленных пар, имевшихся в госпитале. Он сказал так:
— Видите ли, товарищ Алёшкин, конечно, вся эта «любовь», а вернее, игра в любовь, продолжается с первых дней войны, держится до сих пор и постоянно возникает вновь. Первое время меня это как-то коробило. Как многие мои коллеги из других госпиталей и хозяйственных учреждений тыла нашей армии, я считал это вредным, действующим разлагающе на коллектив. Под моим влиянием бывший начальник госпиталя пытался с этим бороться: разлучали создававшиеся пары, наказывали их административно… Но из этого ничего не получилось, наоборот, в тех госпиталях, где продолжают с этим бороться, такое насильственное разлучение приводит к тайным встречам, обману окружающих, а в некоторых случаях и поискам нового партнёра или партнёрши. Так, в госпитале № 21 есть врачи, которые имели связь чуть ли не со всеми медсёстрами, есть медсёстры, которые встречались с несколькими врачами, шофёрами, поварами и другими работниками чуть ли не одновременно. Это привело к настоящему разврату, никакие наказания не смогли такой распущенности предотвратить. Мы же, по совету политотдела и санотдела армии, махнули на постоянное сожительство отдельных пар рукой. Пусть себе живут, пока молоды, пока их сердца достаточно горячи. И вот, по собственным наблюдениям могу сказать, такие пары и работают лучше, помогая один другому, и нет у нас в госпитале развратных девиц, готовых переспать каждую ночь с другим — прочные пары этого не допустят. Ну, а что будет дальше, мы пока предугадывать не можем. Может быть, из этих пар впоследствии образуются хорошие семьи, может быть, по окончании войны они сами собой распадутся, не будем гадать. Пока же воспользуемся тем, что если эти пары не трогать, то они работают и сохраняют дисциплину так, что многие могут позавидовать.
Борис слушал своего замполита, невольно краснел, смущался, но не посмел возразить что-либо, ведь он и сам находился в подобном положении. Он сказал:
— Вадим Константинович, мне трудно об этом говорить, вы ведь знаете, что у меня в тылу семья — жена, дети, но здесь у меня тоже есть женщина, так что я не уверен, сумею ли с этим бороться… Однако я считаю нужным предупредить вас, и буду этого придерживаться сам, чтобы все члены таких пар относились к своим служебным обязанностям так, как этого требует воинский долг, не считаясь ни со своим положением, ни с положением своего партнёра.