Проехав километров пятнадцать по обочине совершенно разбитой и грязной, так называемой основной фронтовой дороги, по которой с натужным рёвом мотора иногда проходили в сторону фронта грузовики ЗИС-5 со снарядами и продовольствием, а в обратную изредка они же, заполненные ранеными, рекогносцировщики обнаружили наезженную и укатанную лесную дорогу, отходившую куда-то вправо, вглубь леса.
Поскольку в то время леса были основным прибежищем для всяких тыловых учреждений войск, и в первую очередь для госпиталей, оба начальника, не сговариваясь, свернули на эту дорогу и через 10–15 минут легкой рыси (до этого лошади могли только идти шагом) въехали в очень чистый сосновый бор. Где-то слева раздавался стук мотора и скрежет лесопильной пилы, как сразу определил Алёшкин.
Дорога, по которой они ехали, заворачивала в этом направлении. Минут через пять у небольшого шлагбаума их остановил окрик часового, стоявшего с краю дороги, под небольшим навесом.
— Стой! Кто идёт?
— Свои, свои! — крикнул Неустроев и первый подъехал к часовому.
Тот заметил на погонах шинелей подъезжавших крупные звёздочки, но, видимо, он ещё не очень хорошо разбирался в знаках различия. Это был мужчина лет 55, с длинными усами и щетинистым, давно небритым подбородком, очевидно, из последних призывов. Несколько мгновений часовой не знал, что предпринять. Наконец, вспомнив полученные им наставления командира, несмело сказал:
— Товарищи начальники, к нам нельзя!
Потом чуть тише добавил:
— У нас секретный объект! Подождите, я сейчас командира вызову, — и, вынув из кармана свисток, громко засвистел.
Через несколько секунд после свистка из-за кустов вышел тоже уже пожилой, но подтянутый лейтенант. Вежливо поздоровавшись с прибывшими, осведомившись о цели их приезда, он разрешил часовому пропустить их и провёл в землянку капитана, начальника этой части.
Вскоре оба гостя сидели в добротной землянке, отделанной гладко выструганными досками, за отлично сделанным столом, уставленным соответствующими тому времени закусками: американской баночной колбасой «улыбка Рузвельта» (как её тогда называли), яичницей из яичного порошка, жареной картошкой и, конечно, двумя бутылками неразведённого спирта (тогда в целях экономии транспорта и посуды в части выдавали 75–80-градусный спирт для разведения и получения водки, которая в количестве 100 грамм — «наркомовская» порция входила в ежедневный рацион бойцов и командиров).
Выяснилось, что секретный объект — не что иное, как передвижной лесопильный завод армейской сапёрной части, которому поручено заготавливать лесоматериал для нужд армии.
— Вот, нашли здесь склад брёвен, напилили много досок и брусьев, а их никто не забирает — дороги нет! Лес этот немцы для себя заготовили, а вывезти не успели, нам подвезло, а то бы пришлось вот этот бор портить, — сказал капитан.
Узнав, что прибывшие ищут место дислокации для своих госпиталей, он даже обрадовался:
— А чего вам лучшего искать, я уже тут всё облазил. Вам такое место покажу, закачаетесь!
Закончив завтрак, все трое пошли вглубь леса. Действительно, километра через два крупный сосновый бор сменился более мелким сосняком, заканчивающимся крутым обрывистым берегом над небольшой, довольно быстрой и бурливой речкой. Берег с этой стороны возвышался метров на 7–8, а противоположный берег был низким и ровным. По-видимому, ранее это были поля. Километрах в трёх от мыска, на который вышли Алёшкин, Неустроев и Севрюгин (фамилия начальника лесозавода), на противоположном берегу виднелись остатки разорённой, сожжённой деревни: печные трубы, кучи кирпичей и ряд частично вырубленных деревьев, когда-то окаймлявших улицу.
— Вот! Это и есть Кривая Лука, вернее то, что от неё осталось, — с горечью заметил капитан. — Каким-то чудом, вовремя спрятавшись в лесах, нескольким семьям из неё удалось уцелеть. Вырыли они себе землянки возле своих бывших домов. Я им ещё досок немного дал, а они мне за это картошки. Не сумели фрицы разыскать всех ям, где они прошлой осенью картошку спрятали, вот она их и выручает. На всю деревню одна коровёнка осталась. А жители-то — одни старики, женщины и дети. Вот уже и колхоз организовали, сеять собираются. Приезжал тут к нам какой-то представитель из района, семян обещал дать, ну а пахать, один старик говорит, на бабах будем… И до чего же живуч наш русский народ! Ну в какой стране после такого разорения смогли бы так быстро в себя прийти? А у нас, пожалуйста, ещё фронт в каких-нибудь 12–15 километрах, а они уже сеяться собираются!
Борис и Неустроев согласились с мнением капитана, но, откровенно говоря, их головы в этот момент были заняты не столько судьбой жителей Кривой Луки, сколько тем, где и как они смогут разместить свои госпитали.