Необыкновенные приключения юных кубанцев

- А если их в этот раз будет не двое, а, допустим, четверо, предположил Борис. - Я предлагаю тоже прихватить пистолет.

- Крепко они вас запугали, - усмехнулся старшой. - До войны дело не дойдет, но так и быть, прихвати, Мишок, свой любимый ТТ. Но стрельнешь, если понадобится, в землю. Для острастки.

- Дурак я, что ли, целиться в человека!

Мельницу настроили, и дело загудело. Только успевай подсыпать в воронку! Борису делать было нечего, и он засобирался уходить.

- Ты никак с Верой поругался? - остановил его мельник, перестав вертеть жернов.

- И не ругался, и не мирился... - ответил тот неохотно. - А че?

- Она просила тебя зайти по какому-то важному для нее делу.

С того дня, как они вчетвером ночевали у тети Мотри на печи, Борис затаил на нее обиду. Да и как не обидеться? У других подружки как подружки: Клава на Федю готова богу молиться; Тамара за Ваньком - и в огонь и в воду. Или взять Рудика: Иринка не посмотрела, что он блудник, вцепилась двумя руками. А Вера? Прекрасно знает, как он ее уважает. Да что там уважает любит. А обращается, как с врагом народа. Одергивает, оскорбляет, пальцем не дотронься... Ни за что ни про что так съездила по губам, что и на другой день стыдно было перед ребятами. Много о себе вображает. Или мозги еще зеленые. Нехай сперва подрастет да ума наберется, а тогда посмотрим...

И Борис переменил к ней отношение, по крайней мере внешне. Старался меньше попадаться на глаза. Ноль внимания, фунт презрения. Что посеяла, то и пожни...

Вера перемену, конечно же, заметила, и это ее встревожило. Догадывалась и о причине. За выходку на печи готова была извиниться, но все как-то не получалось. Ругала себя за идиотский характер. В душе дала слово никогда больше не обижать его ни словесно, ни поступками. Хотела объясниться, но он избегает оставаться один на один. Всегда любил поговорить, а теперь кроме "здравствуй", "вот вам заец до каши" да "до свидания" - ничего другого от него не услышишь. Уже неделю вообще не виделись. И она попросила Ванька передать, что у нее важное дело, пусть как-нибудь зайдет.

Борис застал ее развешивающей на веревку белье.

- Звала? - спросил, не поздоровавшись.

- Ты ж сам не заходишь...

- А нечего мне у тебя делать.

- Раньше было, а теперь нечего...

Она закончила вешать. Руки, побабевшие от долгого бултыхания в воде, на холоде порозовели. Стараясь согреть пальцы дыханием, прислонилась к стогу из подсолнуховых торчей, с осени еще заготовленных ребятами с его активным участием. Молча смотрела Борису в глаза. Во взгляде было что-то новое некая печаль и нежность одновременно.

- Лапки замерзли? - не выдержал он. - Дай погрею. - Взял озябшие ладошки в свои и стал растирать. - Че так смотришь?

- Соскучилась...

- Неужели? Что-то на тебя не похоже.

- Напрасно ты так, Боря! Я тебя больше всего на свете люблю... - Она высвободила руки, обхватила, как тогда, у порога, за шею и прижалась щекой к лицу.

- Ты че это!.. Мать же увидит, - опешил он.

- Пусть видит, никого я не боюсь. Ты меня, Боря, прости... Я вела себя, как дура. Все боялась, что если тебя не придерживать, то ты... потребуешь такое, чего нам еще нельзя делать...

Сказав это, она покраснела до корней волос. Борис увел ее на другую сторону стога, упрятал, расстегнув свое пальтишко, ее руки под мышки, прикутал полами.

- И ты, значит, решила больше этого не бояться?

- Не знаю, как и сказать... - Прильнула, чтоб спрятаться от его глаз. Мы недавно разговаривали с Ирой. Она безумно любит Рудика и была готова ради него на все. Ну, ты понимаешь, о чем речь. А он узнал и говорит: "Выкинь ты из головы эти глупости, аж пока мы не поженимся". Я и подумала: если уж он так, то ты и подавно не позволишь себе ничего подобного... Разве не так? подняла на него глаза.

- Спасибо, что хоть с чужой помощью дотямкала!.. Дурочка ты, вот и все.

Так закончилось выяснение отношений, теперь уже надолго.

И з д о м у вышли затемно. Туман догадался, куда это собрались хозяин с друзьями, и жалобно скулил, просясь с цепи. Но его в этот раз не взяли: чего доброго, угодит в петлю да задавится. И долго еще доносился сквозь густой туман похожий на плач скулеж и просительное тявканье...

Зайца поубавилось заметно. То ли много отловили (только Миша с Борисом взяли более сотни), то ли косой перебрался в сады, где корму побольше, но того, что с осени, уже не было. Дошли до гравийки, это около трех километров, а вспугнули всего двух. Впрочем, возможно, что причина тому туман.

Гравийка местами сильно попорчена гусеничной техникой, но была еще достаточно проезжей. Забегая вперед, скажем: в десятых числах февраля она стала непролазной, и при отступлении, а лучше сказать - бегстве, фашисты бросили здесь уйму завязших по брюхо машин и вооружений.