- Тут жилы удвох мать с дочкою... Так от: нимци, як тике принесли нам свободу от большовыков, то у той же самый день дочку знасыльничалы - а ей не було ще й шетнадцяты, - а матиру, шо хотила ее оборонытъ, убылы автоматом по голови. - Андрей глянул на Калистративну - произвел ли его рассказ впечатление; та осталась равнодушна. - И Жданка стала беспрызорной. А я чуйствовав, шо тут станэтэ жить вы, и узявся за нэю ухажуватъ. Ий бо, хрэст на пузо! - и он впервые за всю жизнь перекрестился одним пальцем. - Так шо готовьтэ глэчикы пид молоко, а я поможу напоить товаряку. У вас видро та бичова е?
- Видро - ось, а бичовка... куды ж я ии приткнула?
Веревка нашлась, и Андрей сбегал к колодцу. Напоив "товаряку", принес воды и для мытья "глэчиков", то есть кувшинов.
- Теть Мархва, а вы доить можетэ?
- А то ж як! - уверенно заявила та.
- А теть Шура кем вам доводилась?
- Це яка ж Шура?
- Ну, яка тут жила до вас.
- А чому ты решив, шо мы родычи.
-Як же вы узналы про хату?
- Та вже ж узналы... - не стала она распространяться.
- А вашу, мабуть, разбомбыло?
- Не вгадав. - Ополаскивая посуду, она довольно благожелательно поглядывала в его сторону.
- А-а, дотямкав, - не отставал он. - Вашу нимци забралы, а вам пидсунулы паганэньку.
- Паганэнькый ты отгаднык. Нихто у нас дома не отнимав. Тилькэ вин далэченько, аж у станыци.
- За шо ж вас прогнали на цей хутир?
- Та не прыгналы, а прыслалы, хай тоби бис! - не выдержала дотошности сусида Калистративна. - Гэть уже, сорока любопытна, мини доить трэба.
"Кое-что выяснил, - рассуждал он, уходя. - Прислали командовать нами. Теперь прощупать бы самого"
Вечером снова зашел во двор вместе с коровой. Хозяин был уже дома. Видимо, только что почистил карабин: поставленный под стену, он блестел смазкой. На гостя покосился неприязненно.
- Добрый вэчир! - поздоровался Андрей. - Теть Мархва, получите вашу Жданку. Вам помогты напоить?
- Оцэ вин самый, - кивнула та мужу. - Иды, я сама напою.
- Ух ты-ы! - присел он на корточки возле карабина. - Можно подержать?
- Низ-зя! - не глянув на него, грубо буркнул полицай; он сидел на завалинке и посасывал самокрутку.
Андрей придвинулся к нему, пошмыгал носом, поковырял в нем мизинцем, сунул в рот воображаемую козулю - валял дурака.
- Дять, а як вас по батюшке? - перешел к знакомству и с ним.
- Оно тоби нэ нужно.
- А правду кажуть, шо вси нимци - хвашисты и убывають людэй ни за што?
- Це хто ж так говорыть?
- Та якась бабка казала... Ще в прошлой годе.
- Нимци - люды культурни и заздря никого нэ вбываютъ.
- Оцэ и я ж так думав. А исчо воны прынеслы нам свободу от болшовыков. Я про це узнав из ихнени лыстовкы. Хочете прочитать? - И он протянул полицаю специально прихваченный экземпляр.
- Дэ взяв? - стал ее рассматривать.
- Из араплану кынулы, колы ще тут красни булы. Тэпэр и я знаю, шо означае сэ сэ сэр.
Дочитав, полицай вернул листовку со словами:
- Тут усе оченно правильно сказано. Дай почитать усим, нехай новым властям помогають.
- А то ж як! - пообещал он, шмыгнув для верности пару раз носом и чвиркнув сквозь верхние резцы.
- А зараз ступай, спать пора! - грубовато напомнил полицай.
"Нет, с этим каши не сваришь! " - уходя, сделал вывод Андрей.
Лето, все еще жаркое и душное, заметно катилось на убыль. Отзолотилось подсолнуховое поле, посерело; тяжелые корзинки поникли долу, словно думают думу грустную - уберут ли их нынче вовремя. Пожелтели дыньки в огороде, поспели кавуны. Удались они и на колхозном баштане, но туда "наведываться" стало опасно: сторожит вооруженный полицай. Безвластие кончилось, и жизнь на хуторе переменилась резко, разумеется - к худшему. Объявлен "ноеорднунг" новый немецкий порядок, обязавший жителей строго выполнять любые распоряжения властей. "За ослушание - расстрел".
На хуторе новой властью стал полицай, сосед Андрея. Он разъезжал теперь на лошади, вооруженный карабином и трех-хвостой плеткой, которая предназначалась для устрашения не только ее. Женщин стали гонять на работы в сад на сбор фруктов, на копку картошки, на уборку овощей, на бахчу. Колхоз как был, так и остался, но требования ужесто-чились: заставляли гнуть спину от зари до зари, без выходных; отлучаться в обед домой не разрешалось. Собранный урожай отправлялся на станцию - там наладили железнодорожное движение; грузили в вагоны и увозили неизвестно куда.
Настало время ребятам на деле показать, чего стоят их намерения помогать многодетным матерям, "пока воюют отцы", о чем договаривались они на второй день оккупации, собравшись впятером на кургане.