— Не слушается, — сказал Маралов. — Распустил. Вот к чему приводит твоё доброе сердце.
— А оно у меня такое доброе, такое доброе, — Шпарин привалился к плечу Маралова. — Прям раздувается от любви к людям-нечеловекам.
— И к животным, — сказал Маралов. — Ты их потребляешь во всех видах.
— А-а… — встрепенулся Шпарин. — Не зли меня, колдун. Я в печали. Невесты разбежались, жены ушли. Как жить без женской ласки?
— Не печалься, Миша. Щас какая-нибудь заскочит.
— Накаркаешь.
К полуночи коньяк был приговорен, доедена маленькая полосатая лошадка и спеты вполголоса все вспомненные песни на конскую тематику. В конце застолья Шпарин исполнил соло на скауз, ливерпульском диалекте, второй куплет из битловской «The fool on the hill». Маралов сдержано похлопал. Шпарин встал, поклонился и посвятил куплет Маралову. От признания вокальных данных Шпарин разошёлся и предложил исполнить дуэтом всю песню целиком, с припевом, в трагичном миноре, но Маралов предложение отклонил и, вспомнив ещё одну «лошадиную пестню», надтреснутым голосом затянул: «Ой мороз, мороз! Не морозь меня, моего коня…» и, забыв продолжение, во весь голос завопил: «Мы поедем, мы помчимся, на оленях утром ранним и отчаянно ворвемся прямо в…». В этом месте Шпарин закрыл Маралову рот ладонью и, подхватив под руку, повел к дому.
Додоня запер дверь, не отвечал на настойчивые просьбы выдать «огненной воды», погасил свет и не выходил, пока Шпарин с Мараловым не притихли.
Душа горела, Шпарин вспомнил о Карамельке, домашнем винце и повел Маралова в гости к одинокой девушке.
Карамелька, услыхав стуки в дверь и пьяные голоса гостей, необыкновенно возбудилась, решив, что Михал Иваныч наконец «задумался» и явился сделать предложение, захватив с собой в сваты «козла чернявого». Девушка одела лучшее синее платье с оборочками и слетела вниз открывать дорогим гостям. В комнате наверху Карамелька выставила веселым гостям пятилитровую багровую бутыль домашнего напитка, пригласила к столу, уселась и, положив ладони на колени, вся сияя, приготовилась слушать. Узнав от Шпарина о настоящей цели визита: «мы в хорошем смысле… э-э… побалдеть на прощание…», Карамелька расстроилась и разочарование девушки было настолько сильным, что не задумываясь о последствиях она принялась опрокидывать бокал за бокалом. Вскоре Шпарину пришлось отлучиться по малой надобности. Испросив позволения у хозяйки, он отправился на поиски туалета и заблудился в огромном доме. Хитрый Маралов, видя долгое отсутствие собутыльника и, надеясь, что он уснул, сидя на толчке, вознамерился склонить аппетитную деваху к быстрому сексу и начал коварно подливать Карамельке в бокал с вином водку, из спрятанной от Шпарина и принесенной в кармане пиджака ополовиненной бутылки. Девушка напилась быстро. Лысый и безбородый Маралов перестал казаться «козлом чернявым», и стал вполне ми-лым мущиной, пусть и небольшого роста и совсем в не том тяжелом возрасте, когда молодые девушки уже и подумать не могут поиграть с такими на рояле. Карамелька включила музыку и неожиданно стала разоблачаться, собираясь исполнить танец с раздеванием. Она успела раздеться до трусов, когда вошедшему в комнату Шпарину открылась вся правда о коварстве друга. Шпарин поспешил закрыть другу глаза и увел выдирающегося из рук Маралова восвояси. После ухода гостей Карамелька, почувствовав себя чрезвычайно дурно, настеж распахнула широкое окно во двор и, добредя до кровати, рухнула лицом вниз.
Костер в жаровне притух. Привязанные собаки спали у конуры, сложив морду к морде. Лопались пузыри в бассейне.
Взошла яркая, в полнеба, голубая луна.