Необыкновенные собеседники

В дом впустила меня Софья Владимировна — дочь писателя. Я приготовился объяснить, кто я и с какой целью пришел. Не успел раскрыть рта, как из-за спины Софьи Владимировны показалась голова Розовского — разумеется, в кепке. Боже мой! Он был уже здесь и черт знает что успел наговорить обо мне! Во всяком случае, о моем приходе были предупреждены. По счастью, в семье Короленко знали Розовского, относились

к нему с иронией, и, несмотря на то, что я был представлен вдове и двум дочерям Короленко Розовским, у меня очень быстро установились добрые отношения с хозяйками этого дома.

Правда, первое посещение из-за Розовского было довольно неловким. Розовский непрерывно хвастал заслугами перед Владимиром Галактионовичем. Как-то, уже больной, Короленко по- ' просил Розовского отнести на почту письмо. И Розовский отнес.

Он очень гордился этим. Он считал доблестью, что отправил письмо Короленко, а не присвоил его.

— Ведь это был автограф знаменитого Короленко! Ого! Я же мог сохранить его у себя. Понимаете, письмо Короленко! Шутка сказать! А я не оставил. Отправил!

Розовский с таким гордым видом оглядывал всех сидевших за большим чайным столом, что даже вдова Короленко, Авдотья Семеновна, не выдержала — рассмеялась.

Я попробовал было возмутиться, сказал что-то резкое, но Авдотья Семеновна шепнула:

— Не обращайте на него внимания. Он просто не понимает.

После завтрака, улучив минуту, когда Розовский о чем-то шумно рассказывал Софье Владимировне, Авдотья Семеновна тихо сказала:

— Приходите вечером, часиков в пять. Если он появится, я выпровожу его, а с вами мы побеседуем.

Не знаю, как она выпроводила Розовского. Но в течение нескольких дней, что я прожил в Полтаве, мне удавалось ежедневно проводить в семье Короленко по три, по четыре часа. Я просматривал вместе с Авдотьей Семеновной или Софьей Владимировной архивы писателя, гулял с ними по саду за домом, сиживал с вдовой на крылечке, слушая ее очень интересные рассказы о муже. Вместе с Софьей Владимировной я подолгу выстаивал перед книжными полками библиотеки В. Г. Короленко, иногда прочитывал дарственные надписи на книгах писателей — друзей Короленко, беседовал о Ромене Роллане, чьим романом «Кола Брюньон» увлекались тогда обе дочери Короленко,— и ни разу, ни разу Розовский не являлся сюда при мне!

Два с половиной года прошло после смерти писателя, а еще далеко не весь его архив был разобран. В грудах дневников, писем, неизданных очерков, рассказов жил еще неизвестный читателям Короленко.

Жил он даже в пометках на присланных ему книгах.

Софья Владимировна показала пометки Короленко на книге стихов Ильи Эренбурга.

Авдотья Семеновна наШла в архиве Покойного мужа небольшой листочек, исписанный с двух сторон стихотворными строчками по-украински. Почерк — Владимира Галактионовича, но стихотворение знакомое всем — не короленковское. Вариант народной украинской песни «Думка», песни о знаменитой Сорочинской трагедии. В 1905 году полтавский губернатор Ахшарумов зверски расправился с Сорочинскими крестьянами, расстрелял каждого десятого. С той поры появилась в народе «Думка» — песнь о народном горе. Вся Украина распевала ее, никто не сомневался, что «Думка» народная песня.

После находки рукописи в архиве В. Г. Короленко исследователи поехали в Сорочинцы, разыскали стариков кобзарей и вот доискались.

«Думку» сочинил Короленко и текст ее передал кобзарю Кравченко. С той поры и пошла гулять по Украине «Думка». Не отыскалась бы в архиве писателя рукопись — так и считалась бы до сей поры «Думка» сочиненной самим народом.

Меня поразили сделанные рукой В. Г. Короленко пометки на черновиках некоторых из его писем: «Использовать для рассказа». «Использовать».

В Москве я рассказал об этом Кольцову.

Михаил Ефимович призадумался:

— А знаете, после наших писателей не останется таких писем. В наши дни эпистолярное искусство умирает. В наши годы люди вообще мало переписываются друг с другом. Больше — по-деловому.

Подумал и добавил очень серьезно:

— И дневников не останется после современных писателей. Дневников тоже сейчас не ведут.

Этот разговор с Кольцовым припомнился несколько лет спустя. Владимир Германович Лидин как-то рассказывал:

— На днях ездили мы с Оренбургом в Троице-Сергиевскую лавру и в поезде говорили о переписке писателей. Сейчас редко кто переписывается. Писательской переписки от современников не останется!

Я прожил в Полтаве неделю. В последние дни Розовский не появлялся. Было похоже, что Авдотья Семеновна посоветовала ему оставить меня в покое. Но в канун моего отъезда в Миргород Розовский снова влетел ко мне.

— Вы в Миргород? Расчудесно! Утром я зайду к вам и вместе отправимся на вокзал. Я ведь сам миргородец! А вы и не знали? Смотрите вы на него! Не знал! Миргород же мой род-

ной город! Так ведь в Миргороде же у меня же Сестра, у меня ж там квартира, а вы и не знали! Ко мне и заедем. А то куда же еще? В гостиницу? Так в Миргороде же никакой гостиницы нет, имейте это в виду. Будете жить у меня!

Не оставалось ничего другого, как принять приглашение Розовского.