Необыкновенные собеседники

— Вы меня знаете, я больше привыкла играть мальчишек, а не девчонок. И играть интереснее, и получались лучше. А тут вдруг самой захотелось сыграть эту Елочку. И не то чтобы роль особенная какая-то. Так себе роль была. Но чем эта Елочка заинтересовала меня? Девчонка, только что кончила среднюю школу и мечтает посвятить свою жизнь театру. Ну совсем, как я сама в годы Елочки. Я же, как и эта Елочка, сама себя убеждала еще в Зарайске: «А вот буду актрисой!» Ну и сыграла. И кажется, ничего себе. И так было мне приятно повторять эти Елочкины слова: «А вот буду актрисой!» Я даже повторила их большее число раз, чем надо было по роли. Ей-богу!

«А вот буду актрисой!» — упорно твердила когда-то маленькая хрупкая девочка в тихом Зарайске. И бежала из Зарайска в Москву.

Могла стать актрисой Московского Художественного театра. Предпочла играть для детей. И стала Ермоловой детских театров.

НЕВИДИМЫЕ

СОБЕСЕДНИКИ

I

ни не позабудутся, эти первые ночи налетов на добрый огромный город, строенный поколениями русских людей на перекрестке путей России. Мы знали, что однажды они начнутся ночи огня и смерти,— враг потщится обрушить с московского неба огонь на крыши Москвы. Но никто не думал, что фашистский налет окажется таким беспорядочным и бесплодным.

Казалось, гитлеровские летчики торопились сбросить свой смертоносный груз где попало и только бы поскорее! Лишь бы вырваться из огненного кольца московских зениток. Подожгли безлюдный, пустынный рынок. Сбросили бомбу на большой цветочный киоск на улице Герцена. Кое-где на улицах висели оборванные телефонные провода. Чернели еще не остывшие кирпичи разрушенной поликлиники.

В четвертую ночь воздушной тревоги далеко за окраинами Москвы, как о неприступные стены, бились звенья вражеских самолетов. Они пытались пробиться в небо над городом. С девяти вечера до половины первого ночи ни один самолет не словчил прободать преграду, невидимую с земли. Когда в первом часу ночи несколько самолетов врага ринулись в непроходимое небо над городом, зенитчики заставили их взмыть на еле доступную им высоту. Оттуда налетчики могли сбрасывать бомбы только вслепую. -

В эту четвертую ночь налета, когда на дне угрюмо-черного неба с треском разваливались лимонно-желтые звезды, мы с Яковом Рыкачевым впервые воспользовались нашим правом передвигаться по городу в часы воздушной тревоги.

Мы работали в подвалах Радиокомитета на Пушкинской площади, в писательской группе контрпропагандистов. Каждый день и каждую ночь мы прочитывали десятки страниц с записями последних речей Гитлера, Геббельса, Лея, Геринга и Квислингов всех оккупированных стран Европы.

Нам приносили записи только что произнесенных лживых, хвастливых, полных угроз, проклятий, презрения к человечеству речей и сообщений. У тех, кто в гитлеровской Германии или в захваченных нацистами странах слушал все эти речи или сообщения, должно было составиться представление, что нет в мире силы, способной противостоять гитлеризму. Гитлеризм побеждает и победит! Забудь надежду на освобождение, всяк слушающий речи нацистских вождей и читающий газеты на* цистов!

Пятнадцать литераторов, нас собрали в контрпропагандистский отдел, чтобы мы читали записи всех этих речей и сообщений и немедленно отвечали на них. Мы писали маленькие — на страничку, на полторы — ответы. На удар должны были отвечать ударом в эфире! Невозможно было представить себе, кто слушает нас в Германии. Должна была закончиться война, должны были пройти еще годы и годы, прежде чем стало известно: нас слушали! Даже в Германии! Но еще больше в странах — союзницах Гитлера: в Венгрии и в Болгарии, в Румынии и в Австрии, даже в Италии. И в захваченных нацистами странах, где уже росло и ширилось, крепло Сопротивление,— в Дании и Норвегии, во Франции, Чехословакии, Бельгии и Голландии. Передачи на подпольные радиостанции в гитлеровской Германии писали мы все. Остальные страны были поделены между нами. Яков Рыка-чев писал для Венгрии, Илья Константиновский — для Румынии, Леонид Боровой — для Франции, Владимир Ермилов — для Болгарии и Италии, Михаил Гус —для Австрии и Германии. У меня была вся Скандинавия. У Василия Ардаматского — Латвия, Литва и Эстония. К нашим услугам была удивительная библиотека — множество книг в специальных машинописных изданиях. Даже гитлеровский «Майн Кампф» по-русски. Даже «Миф XX века» Розенберга. И даже... изданная в Америке книга «Я была горничной у Гитлера». Хранилище самой отвратительной в мире литературы! Но нам она была нужна для работы: мы били гитлеровцев их же оружием!

В те дни мы еще только учились вести войну в эфире. Опыта не было ни у кого. Илья Эренбург, изо дня в день писавший «на Францию», приводил в пример искуснейшую контрпропаганду де Голля — «голлистскую пропаганду», как он ее называл. Но сам Эренбург уже тогда служил отличным образцом контрпропагандиста.