От чего же предостерегал «лефовцев» дружеский голос «лефовца» Михаила Левидова?
От угрозы маститости!
От опасности, грозившей «Лефу» из «лефовского» нутра!
«Иконоборцы всех времен и народов безжалостно обманывали себя и других. Уничтожали старые иконы лишь затем, чтобы повесить на их место новые. Боролись не против икон, а за место на стене... Есть трагическое комичностью своей словосочетание. Одно из них: маститый Леф... Допустите ли вы, товарищи из Лефа, чтоб Леф стал маститым? Чтоб облысел Маяковский и скучным голосом мямлил будущему какому-нибудь очередному Арватову, принесшему в кармане очередную бомбу:
— Видите ли, товарищ, вы, конечно, молоды и талантливы, но это все ни к чему. Ибо лучше, чем я в свое время сказал, вы все равно не скажете...»
Статья Левидова заканчивалась обращением к «лефовцам»:
«Только помните: чтоб без маститости и «традиций Белинского».
Прежде чем отдать статью Маяковскому, Левидов прочитал ее у себя дома своим друзьям. Послушать ее пришли Михаил Кольцов, Ефим Зозуля, кто-то еще и я.
Послушав, Зозуля сказал:
— Левидовчик, Маяковский никогда не напечатает эту
статью.
Я поддержал Зозулю.
Кольцов покачал головой:
— Маяковский может позволить себе это.
Левидов, вытягивая тонкую шею, саркастически улыбался.
— А почему бы и нет? Он пригласил меня в «Леф», и я сразу сказал ему: начну с предостережения «Лефу».
— И он — ничего?
— Слушайте, Маяковский изумительный диалектик. Он сказал мне: давайте, и чтоб непременно к первому номеру!
Через день или два торжествующий Левидов сообщил нам, что Маяковский одобрил и принял «предостережение». И все-таки не верилось, что «Леф» левидовскую статью напечатает.
Но он ее напечатал.
Я спрашивал у Левидова, не было ли борьбы за статью, споров, колебаний у Маяковского.
— Ни-ни. Прочитал и сразу одобрил.
- Левидов был старше меня на девять лет. Я — еще начинающий, он —- уже опытный и с именем журналист. Мы дружили, несмотря на разницу лет и опыта, и он никогда не пренебрегал случаем наставить меня:
— Имейте в виду и запомните раз навсегда: чем человек крупнее, тем он терпимей. Настоящий журналист, писатель, поэт, художник никогда не побоится критики, спора, предостережений.
— А вы сами напечатали бы статью с возражением против вас?
— А почему бы нет?
— Ловлю вас на слове.
Левидов насторожился:
— Что это значит?
— Вы главный редактор московской редакции «Накануне». А я намерен поместить в «Накануне» статью о вашей книжке «Диктатура пустяков». Имейте в виду, статью против вашей книжки. Она мне не нравится! Ни в чем не согласен с вами!
Книжка Левидова «Диктатура пустяков» только что вышла в издательстве «Пучина».
Левидов подумал и согласился:
— Пишите и посылайте. Только, пожалуйста, не показывайте мне. Сами и посылайте в Берлин.
Я в то время был секретарем московской редакции берлин-
225
8 Э. Мин длин
ской «сменовеховской» газеты «Накануне», а Девидов ату редакцию возглавлял.
Так с ведома и согласия Михаила Левидова я отправил очередной почтой в Берлин статью, спорящую с книгой Левидова. Статья называлась «Диктатура пустяков или похвала глупости».
Через несколько дней номер «Накануне» с моей статьей уже продавался в Москве. Левидов, прочтя ее, сказал, что я его книгу не понял, несправедливо придрался к нему,.но тут же рассмеялся и статью похвалил: мол, по-журналистски написано хорошо. Ни в малейшей степени это не повредило нашей с ним дружбе. Дружили мы с ним и зачастую спорили до нашей последней встречи
Левидов был прирожденный спорщик. Невозможно себе представить какой-либо московский диспут тридцатых годов без участия Михаила Левидова. Далеко не всегда и далеко но все соглашались с ним. Но никогда не было скучно слушать его.
Иван Николаевич Берсенев, известный артист, одно время руководитель Второго МХАТа, а позднее театра Ленинского комсомола, говаривал о Левидове:
— Никогда с ним не соглашаюсь и всегда рад слушать его.
Кажется, и моя дружба с Левидовым укрепилась в атмосфере наших взаимных споров.
В начале двадцатых годов Левидов выступил в Доме печати с совершенно парадоксальным докладом: «Организованное снижение культуры».
Мол, русская интеллигенция пресыщена рафинированной культурой. Так высоко взобралась по лестнице рафинированной культуры, что оторвалась от народа. Необходимо снизить уровень этой рафинированной культуры — организованно снизить, чтобы сделать ее доступной народу и чтобы уничтожить разрыв между интеллигенцией и народом.
Я был в числе тех, кто резко возражал против положений Левидова. Даже решился обвинить его в своеобразном народничестве. Как! Вместо того чтобы поднимать народ до вершины культуры, снижать культуру до уровня понимания малоразвитых людей!
Со всем жаром, на который был способен в свои двадцать четыре года, я набросился на положения левидовского доклада.
А после диспута мы ужинали все вместе — Левидов и его оппоненты и пили... чай за нашу дружбу. Спиртных напитков в то время в Доме печати не подавали!