Необыкновенные собеседники

В Архангельске я остановился в гостинице «Троицкая». Кроме меня в гостинице оказался только один из будущих участников экспедиции — кинооператор Валентей. Начальника экспедиции ждали на следующий день. Я побежал в порт посмотреть на «Малыгина». На вантах ледокольного корабля висели брезентовые мешки с мясом. Радиоантенны уже были натянуты на мачты. Серебряный самолет поблескивал на корме. Мы с Валентеем обошли весь корабль, готовящийся к походу. Даже грузчики, таскавшие на корабль ящики и мешки, спорили друг с другом — спасет или не спасет «Малыгин» людей, затерянных в далеких льдах Арктики? И не спасут ли их западноевропейские экспедиции? Даже малограмотным архангельским грузчикам было известно, что аэронавтов «Италии» разыскивают четырнадцать спасательных экспедиций — Англии, Франции, Италии, Финляндии, Норвегии, Швеции и Америки... Не слишком ли поздно отправляется в дальний путь советский «Малыгин»?

Валентей показал мне архангельскую газету «Волна» с последним сообщением о новой радиограмме Нобиле, перехваченной все тем же удачливым жителем села Вознесения-Вохмы Шмидтом.

В этой радиограмме, уловленной так же в отрывках, прозвучало название географического пункта Питерман. Но именем Питермана названо много арктических пунктов - и на Новой Земле, и на Земле Франца-Иосифа, и на Шпицбергене, и в Гренландии...

Где искать Нобиле? На каком арктическом Питермане?

Газеты были полны догадок.

На другое утро мы с Валентеем отправились на вокзал встречать начальника экспедиции.

В Архангельске город и станция разделены широчайшей рекой. На вокзал мы плыли по Северной Двине на маленьком пароходике «Москва». Тяжелые волны ударялись о борт пароходика, и нашу «Москву» качало, словно в открытом море.

С Владимиром Юльевичем Визе прибыли гидрограф А. М. Лавров и синоптик М. А. Лорис-Меликов и пять корреспондентов, старых моих московских знакомых,— известный писатель Александр Степанович Яковлев, Алексей Гарри, 3. А. Островский, В. М. Суханов, Ю. В. Геко...

Гостиница «Троицкая», где все мы остановились, стала штабом малыгинской экспедиции. В светлые ночи Архангельска мы ходили всей компанией по дощатым тротуарам на телеграф. Не ходили — бегали! В те дни телеграфный обмен Москвы и Архангельска достигал двадцати тысяч слов каждые двадцать четыре часа. Это было по крайней мере в десять раз больше обычного.

Вся страна с нетерпением ждала выхода нашего «Малыгина» в море. Товарищи привезли мне вышедшую после моего отъезда газету. На первой полосе жирным шрифтом сообщалось, что я выехал в Архангельск, чтобы принять участие в спасательной экспедиции, и что редакция застраховала мою жизнь в Госстрахе на десять тысяч рублей. Последнее было для меня ново. Оказалось, что жизни всех корреспондентов, получивших мандаты Комитета помощи Нобиле, страховались в Госстрахе. Путешествие в Арктику в те времена казалось еще слишком опасным.

Не помню, когда мы спали. Да спали ли мы вообще! Несомненно, что мы, шестеро журналистов, впервые в жизни собравшихся в Арктику, были возбуждены куда больше, чем начальник экспедиции и его помощники. Один А. С. Яковлев сохранял относительное спокойствие, не только потому, что он был уже весьма пожилым человеком, но и потому, что бывал на Севере, хотя, разумеется, и не в глубинах Арктики, куда собрался «Малыгин».

С ним-то мы и пошли однажды вдвоем по Архангельску. Александр Степанович вывел меня за город специально, чтобы показать кусок настоящей тундры,..... .. ....... .......

Профессору Визе очень доставалось от донимавших его молодых журналистов. В предисловии к нашему общему сборнику «Записки о необыкновенном», вышедшем в 1929 году уже после экспедиции «Красина» и «Малыгина», он вспоминал об этом с доброй и очень милой дружелюбной улыбкой. Если малы-гинским журналистам не повезло в том смысле, что не их «Малыгин» нашел и спас аэронавтов «Италии», то им повезло в том смысле, что начальник их был очаровательный человек.

Те несколько дней, что мне пришлось с ним общаться в Архангельске, на всю жизнь запечатлели в памяти образ не только мягкого, улыбчивого, душевно тончайшего человека, но и человека поразительно многогранного, каким только и может быть очень большой, настоящий ученый.