Необыкновенные собеседники

В ночь накануне выхода «Малыгина» в море пришла телеграмма. Комитет помощи Нобиле отправлял на розыски еще один ледокол — «Красин», в то время самый мощный ледокол в мире. «Малыгин» шел восточным рейсом — через Белое море, к острову Надежды. «Красина» предполагали пустить западным рейсом — через Балтику, Северным морем, морем Баренца, мимо Медвежьего острова, в обход архипелага Шпицберген.

В. М. Суханову и мне Комитет помощи Нобиле предлагал немедленно выехать из Архангельска в Ленинград и принять участие в экспедиции на ледоколе «Красин».

Поздно ночью в мой номер гостиницы вошел Владимир Юльевич Визе.

— До встречи... может быть, на Шпицбергене.

— Вы, Владимир Юльевич, считаете такую встречу возможной? «Малыгин» может встретиться с «Красиным»?

— Считаю возможным. «Малыгин» идет с востока на запад. «Красин» с запада на восток.

Я спросил, нет ли новых вестей с «Персея».

—«Персей» в очень тяжелых условиях борется с непроходимыми льдами. Не забывайте, что полярное лето еще не наступило. Видимо, не «Персею» суждено разыскать итальянцев.

Мы пожали друг другу руки. Профессор Визе вышел и черев несколько минут секретарь экспедиции отдавал в телефон приказ:

— Никого из участников экспедиции не беспокоить от двух до пяти утра!

Надо же было людям хоть два-три часа поспать перед выходом в море.

Итак, мы с Сухановым более не малыгинцы. Мы перестали быть ими еще до того, как «Малыгин» отвалил от причалов в Архангельске.

Утром мы выехали в Ленинград. Скорее бы ступить на борт корабля, на котором предстоит плавание в Арктику! Которому из трех кораблей суждено найти во льдах Арктики исчезнувший экипаж дирижабля «Италия»? «Персею»? «Малыгину»? Или «Красину», которого я уже называю «наш «Красин»? А может быть, ни один из них никого не найдет и наши поиски будут напрасны?

У кораблей, как у людей, как у книг и песен, своя судьба.

Через сутки я поднимался по штормтрапу на борт ледокола «Красин».

Но здесь уже начинается новая повесть и новый этап моей жизни, а главное, начинается история прославленного в десятках книг на множестве языков, удивительного, полного самых невероятных приключений арктического похода...

Есть среди этих книг и моя. В ней описаны и розыски затерянных в Арктике аэронавтов, и находки людей на плавающих в океане льдинах, и встречи на необитаемых островах, и спасение кораблей, и будни красинской экспедиции...

Все это уже рассказано задолго до первых страниц воспоминаний о двадцатых годах...

ЦВЕТНЫЕ

ЛЬДЫ

АРКТИКИ

I

истории человеческих нравов, в истории мужества, в истории завоевания Арктики неразделимы имена летчика Бориса Чухновского и ледокола «Красин». И так же неотделимы от спасательной арктической экспедиции «Красина» уже исторические имена чужестранцев Нобиле, Мальмгрена, даже погибшего в дни этой ошеломительной эпопеи Руала Амундсена.

289

Ю Э. Миндлин

Неразделимы все эти легендарные имена и в личных моих воспоминаниях об этом походе. Вот уже сколько десятков лет минуло с той поры, а вспоминаю — и поныне не верится, что взаправду был тогда там и я, взаправду видел все сам и даже несколько причастен к необыкновенным событиям. Вспоминаешь, и все не верится,— полно, не вычитал ли ты в чьей-то книге, нет, не в своей — в чужой, обо всем, что происходило в арктических льдах летом 1928 года? Не приснилось ли, брат, тебе? Не верится... Разве только вдруг позвонит Чухновский, или войдет, слегка выдвигая вперед голову и по-доброму старчески улыбаясь, или у себя в своей холостяцкой комнате на Суворовском бульваре в Москве засуетится — чем угощать? чаем? вином? яблочком? — вот тогда только уже не сможешь больше не верить себе. Поверишь и подивишься тому, что было. Было! Впрямь было, и, честное слово, самому себе позавидуешь: экий, право, счастливый черт,— видел, слышал, участвовал!

Стало быть, не в чьей-то книге читал, не чей-то рассказ запомнил. В книге такое прочтешь — осудишь автора за неуемность фантазии. Мол, без чувства меры сочинено, невозможно такое в жизни. А вот оказалось — возможно. Было. Все было. Только и остается сказать жизни спасибо за то, что было.

Я слышал однажды, как астроном И. С. Шкловский — автор диковинной гипотезы о том, что спутники Марса — Деймос и Фобос — искусственные, рассказывал о запуске в космос первой искусственной кометы.

«Сейчас,— говорил он,— когда я вспоминаю тот исторический вечер, я волнуюсь. А тогда, когда мы собрались, чтобы окончательно решить запуск первой в истории искусственной кометы, меня поразила будничность обстановки и будничность настроений участников. Все походило на обыкновенное заседание, и сам был так спокоен, что даже становилось обидно».

Нечто подобное происходило и с нами, участниками спасательной экспедиции на ледоколе «Красин», в 1928 году накануне отплытия нашего корабля. Это была ночь проводов. Ночь с торжественными речами мужчин в полутемной кают-компании, с возгласами и слезами провожавших нас женщин и не высказываемых вслух тревожных собственных наших мыслей: «Вернемся ли мы?»