Необыкновенные собеседники

Накануне состоялось совещание партийных руководителей лучших колхозов. На совещании худших представители лучших присутствовали как гости.

Калмыкову пришлось на несколько минут отвлечься от худших, чтобы предостеречь лучших в присутствии худших.

Он говорил этим лучшим:

— Ваши колхозы работают сейчас лучше других. Вы сами тоже работаете лучше. Но между тем, что вы уже сделали в своих колхозах, и тем, что еще нужно сделать, очень большая разница. Только тогда, когда вы будете каждый день недовольны своей работой, недовольны собой, только тогда вы сможете по-настоящему бороться за наши цели! Вы должны всегда мечтать о большем, нежели то, чего вы уже достигли! Если вы не видите сквозь время большее, лучшее, то вы достигнете только немногого!

Он объявил, что пятьсот лучших колхозников и партийных работников области пойдут вместе с ним на вершину Эльбруса. В первый момент это вызвало недоумение даже среди ближайших учеников Калмыкова. В самом деле, что это за награда-совершить нелегкий альпинистский поход па высочайшую гору Европы?

И тут Калмыкову пришлось заново объехать все колхозы, селения, аулы Кабарды и Балкарии и терпеливо, вразумительно разъяснять: быть сытым — это еще не цель! Изобилие, к которому мы стремимся,—- это только средство зажить красивой жизнью красивого человека. Человеку должно быть интересно жить. Вы всю свою жизнь стремились только к тому, чтобы быть сытыми! Вам казалось, что вы только для того и живете, чтобы насытить себя... если это вам удавалось!

Отныне сытость должна освободить вас от «гнета мечты о сытости»! Вы должны быть сыты, чтобы мечтать, наслаждаться жизнью. Вами должны завладеть интересы, прежде недоступные вам! Теперь вы достаточно сыты, достаточно богаты, достаточно потрудились, чтобы позволить себе бескорыстное наслаждение,— вы испытаете наслаждение подъема на Эльбрус!

И он повел их на вершину Эльбруса — пятьсот кабардинцев и балкарцев на высочайшую гору Европы. Самое удивительное в этом походе, что это был, по выражению Калмыкова, бескорыстный поход. Поход ради наслаждения чувством властвующего над землей свободного человека!

Его выражение «гнет мечты о сытости» поразительно. Для него борьба за богатство народа была борьбой за избавление народа от гнета мечты о сытости...

...А в Кабарде и не перестают петь о нем песни.

ИВАН

КАТАЕВ

I

конце двадцатых годов стали поговаривать, что-де появился еще один писатель Катаев, не Валентин, уже известный и признанный, а другой, новый — Иван. И будто бы тоже талантливый. Первое время даже путали «старого» Валентина с молодым Иваном. А «старый» был всего лет на пять старше своего молодого однофамильца. И, кроме фамилии, не было у них ничего

общего — ни в стиле письма, ни в судьбах, ни в личных характерах.

«Старого» я знал с первых его литературных шагов в Москве и даже несколько ранее — еще со времен харьковского (до Мо* сквы) периода его жизни. Молодого впервые увидел, когда о нем уже писали как об интересном русском писателе, очень серьезном. Вышла книга Ивана Катаева «Сердце» и сразу приобрела популярность. Александр Безыменский откликнулся на книгу Ивана Катаева эпиграммой, и едва ли не все литературные острословы тотчас вооружились ею:

Написал Катаев хороший роман.

Только не тот Катаев, а Иван.

Впервые я встретился с ним в издательстве «Федерация», кажется в 1930 году. Издательство помещалось на Театральной площади где-то в соседстве со зданием нынешнего Центрального детского, а тогда Второго Художественного театра.

Я сдал было рукопись своей книги «Гольфстрем и фиорды» в «Федерацию». Книгу одобрили, приняли. Но другое издательство («Земля и фабрика»), за год до этого выпустившее мою первую книгу, упрекнуло меня: негоже, мол, изменять своему издательству, первым издавшему твою книгу!

Я устыдился и пошел в «Федерацию» к Борису Губеру (другу Ивана Катаева) забирать назад свою рукопись. Разговор был неловкий, неладный. Как же так? Сдал человек рукопись книги, а когда издательство одобрило ее и готово издать, ни с того ни с сего забирает обратно. Пришлось объяснять, извиняться. Я чувствовал себя тем менее ловко, что объяснение происходило в присутствии третьего —- незнакомого мне человека.

Третий этот сидел поодаль, откинув голову, словно смотрел в карниз потолка.

Борис Губер разобиделся и даже не познакомил меня со свидетелем нашего объяснения. Только под конец кивнул в его сторону, предлагая спросить хотя бы вот у сидящего здесь Ивана Катаева, правильно ли я поступаю.

Так вот он каков, этот новый Катаев, автор нашумевшего «Сердца»! Он даже не пошевелился в ответ на восклицание Губера и молча продолжал дожидаться окончания нашего разговора.

Вот тогда-то — не в день знакомства, а в день только первой встречи в издательстве «Федерация» — мне и вспомнился чей-то отзыв об авторе «Сердца», как о «строгом писателе».

Только через год или два нас познакомил Александр Ма-

лышкин в Голицыне в писательском доме. И сразу стало понятно, почему, когда говорили об Иване Катаеве, непременно подчеркивали: «строгий писатель». А иногда даже проще:

«строгий дядя».