Необыкновенные собеседники

Вот на репетиции она развивает ту иди иную сцену. Ей не хватает слов в тексте. Она добавляет свои. Михалков подхватывает и тут же на лету дописывает и, увлекшись, изменяет сцену. Они без конца подсказывают один другому. Она пробует только что набросанную новую сцену. Все хорошо, все довольны. И вдруг: «Можно мне попробовать по-другому?» И когда ей самой кажется, что все уже найдено, драматург кричит, что у него новая мысль. Испытывают еще один вариант, и все успокаиваются: ну теперь-то репетиции пойдут нормально, без всяких импровизированных находок и проб. И снова голос Сперан-товой: «В последний раз! Один только раз по-новому! Можно?» И, кивнув головой, улыбающийся режиссер уже знает, что «раз» этот совсем не последний и что вскоре раздастся ликующий голос драматурга: «Нашел! Есть! Придумал! Слушайте!»

Бывает, мир нарушается на репетициях. Режиссеру кажется, что Том — мальчик со Двора объедков — должен быть на сцене забит, запуган, робок. Тому, вероятно, страшно взглянуть на принца, он едва смеет поднять на него глаза! Ну нет! Сперантова не согласна. Том — вовсе не забитый мальчик, иначе он никогда не пробрался бы во дворец! Иначе, став королем, он не посмел бы законодательствовать по-своему. Для нее Том Кенти — дитя народа, мальчик, который однажды стал всемогущим и спешит послужить народу. Она вспоминает детство. Кто из детей не предавался мечтам о том, что бы он сделал, будь его власть! Это не властолюбие. Это мечты о возможности творить на свете добро.

К ужасу лордов, Том своими приказами готов поставить на голову все законы.

Казна нуждается в деньгах? Да? Почему? Ах, у народа нет денег платить налоги? Том — Сперантова смотрит на лорда-докладчика совершенно так же, как иногда дети смотрят на несообразительных взрослых. Но ведь все очень просто решается. Пусть платят налоги богатые, у них есть деньги!

В Томе — Сперантовой ни на мгновение не исчезает голодный нищий со Двора объедков. Он так же повергает придворных в ужас своим невероятным аппетитом, готовностью запихнуть в рот целую жареную курицу, как и своей решимостью переложить всю тяжесть налогов на богачей.

И вместе с тем — невозмутимость, с которой он диктует новые законы, и почти взрослая уверенность в своей правоте! Внутренняя глубочайшая серьезность, мудрый жизненный опыт звучат в его замечаниях королевским министрам.

Этот удивительный образ мальчика-бедняка, нечаянно ставшего королем, Сперантова наделила всем тем стремлением к справедливости, всей той нетерпимостью ко лжи, ко злу, которыми так прекрасны почти все детские образы, запечатленные ею на сцене.

Весь ее огромный опыт наблюдений над детьми открыл ей, что внутренний мир ребенка «взрослее» его внешнего облика. Значит, надо раскрыть глубину, серьезность, сложность душевного мира ребенка. Вот в чем великая тайна ее искусства! С удивительной точностью передаются внешние зримые черты и с такой же точностью — серьезность, душевная сложность маленького героя.

III

Вершина творчества Валентины Сперантовой — Ваня Солнцев в пьесе Валентина Катаева «Сын полка».

Сколько лет играла Сперантова своих мальчишек! Сколько лет писал своих мальчишек Катаев! А встретились они в детском театре впервые.

Я еще начинал работать в Центральном детском театре, когда Катаев принес нам новую пьесу. Он написал ее по своей повести о юном осиротевшем пастушке, усыновленном на фронте солдатами. Маленький Ваня Солнцев познал горесть утрат, возненавидел врагов своей Родины, испытал гнет фашистского плена и, наконец, в капитане Енакиеве обрел отца.

С Катаевым было легко работать. И не только потому, что он превосходный писатель. Но и потому, что в нем очень живо чувство театра.

После генеральной репетиции Катаев поднялся со своего места, потрясенный игрой Сперантовой.

— Я и понятия не имел, что в детском театре такая актриса!

Кажется, только Юрий Олеша остался при особом мнении

о «Сыне полка».

— Я вам сейчас все скажу. Сперантова? Согласен. Гениальная. Совершенно гениальная актриса. Но играет не деревенского мальчика.— Олеша держал меня за борт пиджака так, словно опасался, что, не выдержав его критики, я удеру.—Нет, постойте. Вы сейчас согласитесь со мной. Катаевский Ваня

Солнцев — пастушок, деревенский мальчик. А ваша Сперанто-ва играет типичного городского мальчика. Это не пастушок.

— Юра, не забывайте, что черты мальчика из советского города разнятся от черт мальчика советской- деревни гораздо меньше, чем черты традиционного городского мальчика от черт традиционного деревенского.

— Это не имеет значения. Сперантова гениально играет... условный образ. Условный, а не реальный.

— Черт возьми! Но образ на сцене всегда в какой-то мере условен. По-моему, вы сами, Юра, как драматург...

— Я никогда не бываю сегодня таким, каким был вчера,— выпалил вдруг Олеша.—Я всегда ищу...—Помолчал и добавил:— Самого себя.—Поднял голову и твердо сказал:—Художник всегда ищет самого себя. Быть в поисках самого себя. Вот что значит жить в искусстве.