Необыкновенные собеседники

С Большой Дмитровки редакция перебралась в Большой Гнездниковский переулок в роскошное помещение бывшего бара—туда же, где была московская редакция «Накануне». И сюда на редакционный «огонек» заходили поболтать, побеседовать не только литераторы, но и люди, от роду не бравшие в руки пера. Бог весть почему они лепились к этой первой «частной» столичной редакции. Но уж так случилось, что редакция журнала стала вдруг дневным клубом, местом встреч литераторов, артистов, художников, а также и театральных администраторов, антрепренеров и даже агентов по объявлениям.

ч Объявления, кстати сказать, играли немаловажную роль в жизни журнала. Без объявлений еженедельник не смог бы существовать. Но в объявлениях не было недостатка. Что только не рекламировалось тогда на страницах «Экрана». И многошумный трактир-кабаре «Нерыдай», и «самые веселые спектакли в Москве с участием Бориса Борисова», и кафе поэтов «Стойло Пегаса», и другое кафе поэтов — «Домино», и последние заграничные новинки в магазине «Пале-Рояль» на Кузнецком мосту, и десятки — нет, сотни всевозможных торговых и увеселительных учреждений с какими угодно, только не русскими наименованиями!

От стиля реклам кабаре и магазинов «с заграничными новостями» не отставал и стиль реклам кое-кого из поэтов. В одном из номеров «Экрана» за 1921 год можно прочитать объявление:

«Политехнический музей.

Во вторник 6 декабря Василий Каменский прочтет

свой новый БУЛЬВАРНЫЙ роман в стихах «СТАВКА НА БЕССМЕРТИЕ» в 23 главах.

После прочтения ПРЕНИЯ.

Начало в 8 часов вечера».

Бульварный — это звучало маняще для платежеспособной публики! Между тем роман вовсе не был бульварным. Завлекая публику, автор оклеветал себя!

Разумеется, каждый день возникали новые темы летучих бесед в редакции-клубе «Экрана». Но одна тема была постоянной — о чем бы ни заходила речь: о новой ли постановке Камерного театра, или последнем выступлении Луначарского, об очередном скандале в кафе поэтов или о «живоцерковниках»,— каждодневно говорили о росте цен! Ни один номер журнала не стоил столько же, сколько предшествующий. Если rfep-вый номер стоил 3000 рублей, то седьмой — 5000! Пятнадцатый номер стоил уже 8000 рублей. Цена двадцать девятого номера — 450 000 рублей в Москве, а на московских вокзалах 475 000.

Однажды в «Экран» принесли объявление об автобусе. Прежде чем его напечатали, оно было прочитано и с волнением обсуждено всеми сотрудниками журнала. Черт подери, уличная жизнь столицы определенно налаживается. В Москве начинает ходить автобус! Да, да, настоящий многоместный автобус! От Александровского (ныне Белорусского) вокзала до Лубянской площади (ныне Дзержинского) — через весь центр. Об автобусе объявлялось под крупными сенсационными заголовками: «Быстро! Комфортабельно!»

Через день или два встречаясь в редакции, спрашивали ДРУГ друга:

— Видели московский автобус? Уже ездили?

Кто-то уже успел проехать в автобусе от Александровского вокзала до самой Лубянки!

— Ну и как? Удобно? Не трясет?

Но самый главный вопрос:

— Сколько стоит?

— Вчера билет в автобусе стоил сто пятьдесят тысяч. Сегодня — не знаю.

Да уж если вчера — сто пятьдесят, то сегодня, конечно, не меньше двухсот тысяч рублей!

И все-таки как-то после получки в редакции я позволил себе проехать автобусом от Александровского вокзала до Лубянской площади. Показалось головокружительно лихо!

«Экран» все еще был новинкой в журнальной жизни Москвы. До празднования четвертой годовщины Октябрьской революции вышло только четыре номера. Пятый номер «Экрана» со статьями, посвященными четырехлетию советского строя, вышел с сообщением на первой странице, что отныне журнал будет выходить не три раза в неделю, а два. Изменив число выпусков, «Экран» остался верен своей позиции. Передовая юбилейного номера называлась «Октябрьский завет», а в статье «Четыре года» Петр Коган выразил надежды и тревоги советской интеллигенции.

«Перебирая мысленно прошлое,—писал почтенный профессор,— теперь, когда стены заборов переполнены халтурными афишами, когда снова отовсюду выползли предриниматели и капиталисты, превращающие искусство в средство извлечения прибыли,— все-таки, подводя итоги, веришь, что не напрасно прошли эти годы великой идейной борьбы».

Коган писал о четырех годах битв на театральном фронте. Что это была за борьба? Какие события ознаменовали ее в минувшие годы? Коган перечислял их:

«Книги Керженцева, борьба против Луначарского, с неподражаемым искусством отстаивающего художественное наследие прошлого, первый Всероссийский съезд рабоче-крестьянского театра с радикальными резолюциями меньшинства и умеренными — большинства; пролеткульты, вначале оберегающие свою классовую неприкосновенность, а вскоре превратившиеся в студии и театры, столь похожие на обычные студии и театры; наконец, мейерхольдовский «Октябрь», взбудораживший художественные круги; «Зори», быстро погасшие под дружным напором соединенных «академических» усилий, и относительный покой наших дней...»