Неофеодализм

Технический трюк уже не обманывает, но стирает различие постава «по природе» от постава «в ремесле или искусстве». Само искусство ремесла сводится теперь к тому, чтобы соблазнять, совращать и стимулировать желания, при том, что арифметически рассчитать отклик на провокацию невозможно. Причина этой неопределенности в том,

что факт неотделим от процесса, а процесс неотделим от цели процесса.

Бодрийяр замечает:

«Только художник может сегодня легально копировать себя. В ”Factum I“ и ”Factum II“ Раушенберг два раза повторил одно и то же полотно с точностью до каждого мазка, то есть буквально. То, что кажется следом или потеком, на деле является хорошо изученным жестом, который может быть повторен Раушенбергом по его собственному желанию».

Роберт Раушенберг и Энди Уорхол объявили себя художниками серийности жеста.

«Я хотел бы быть машиной» – сказал Энди Уорхол. И эта метафора указывает на симбиоз объекта производства, процесса производства и цели производства. Объект есть факт, процесс есть функция, цель есть фикция.

Подлинная реальность реализуется в координатах факта, функции и фикции.

В этой точке фрактал становится своего рода технической интерпретацией постава, ведь фрактал геометрически строго и ясно иллюстрирует сопряжение вещественной формы, операциональной функции и символической формулы. Заметим замечательное совпадение.

Мандельброт иллюстрирует фрактал примером извилистого побережья (Великобритании), а Хайдеггер, вводя понятие «постав», напомним, также иллюстрирует его побережьем – извилистой береговой линией.

Возможность технической интерпретации постава фракталом поддерживает то, что процессы производства постава и фрактала разложимы на похожие элементарные операции. Так, постав сводится к случайной или преднамеренной стимуляции целей, синхронизации усилий и, наконец, их воплощению в действительность – становлению. Фрактальная форма реализуется также в процессе повторения цепочки операторов: выбор начальных условий; исчисление результата; фиксация формы.

У фрактала есть конкурирующий образ – ризома. Этот образ ввели Делёз и Гваттари в книге «Тысяча плато: капитализм и шизофрения». У модели ризомы есть то преимущество, что она менее «четкая», и это делает ее более гибкой.

Ризома напоминает запутанную корневую систему, в которой неразличимы отростки и побеги. Жгутики и волоски ризомы регулярно отмирают и заново отрастают. Ризома находится в состоянии постоянного обмена с окружающей средой. Ризома может быть разорвана в любом месте, всё равно связь продолжается по другой линии. Любая точка ризомы соединена с любой другой ее точкой.

Ризома не имеет центра, не имеет ни начала, ни конца. Она напоминает облако или пену. Ризому не так-то просто описать формулой.

Ризома – объект, который развивается в атмосфере случайных внешних возмущений по определенному алгоритму на основе своего собственного кода – ДНК. Сам код – вне вещественного тела ризомы. Он вне операциональных механизмов, по которым растет ризома. Он в области, им обоим ортогональной.

В этом ракурсе ризома великолепно иллюстрирует единство формы, процесса и его символического кода.

Фундаментальным свойством ризомы является ее спонтанное разнообразие при сохранении целостности. Она разделяет и прерывает цепочки связей, бросает их и соединяет вновь.

Ризома агрессивна. Она вторгается в чужие эволюционные цепочки и образует поперечные связи между разными линиями развития.

Ризома абсолютно нелинейна. В процессе роста ризома сталкивается с окружающей реальностью и приспосабливает к ней свою форму. Наблюдая исчезновение границ, детерриториализацию и дестратификацию, философы постмодернизма вводят понятие «линии ускользания» (lignes de fuite).

В живой ризоме невозможно выделить фиксированные точки, ибо каждая из них в своей динамике фактически предстает перед наблюдателем в качестве линии – прочерченной траектории собственного движения. В свою очередь, эта линия и сама ускользает от жесткой фиксации, но не изменяет своєму ДНК и сохраняет свой вектор развития. Этот вектор становится все короче, но сохраняет свое направление.

Хорхе Луис Борхес пересказал старую китайскую легенду о скипетре императора Лянь, который укорачивается с каждым новым правителем наполовину. Умаленный до неузнаваемости многими династиями, скипетр этот существует и поныне. Обнаружить его теперь можно только в символическом плане.