Неоконченное путешествие Достоевского

Во всех художественных произведениях Достоевского, как мы уже видели, присутствует любопытная взаимосвязь между тем, как действуют в мире добро и зло. Достоевский описывает силу, modus operandi каждого из них в до непонятности сходных терминах. Эта взаимопроницаемость была выражена ранее в «Идиоте» Ипполитом Терентьевым. Он пишет о посеве семян доброго дела, которые «может быть, уже забытые вами, воплотятся и вырастут» [Достоевский 8: 336]. Эта идея созвучна центральному мотиву «Братьев Карамазовых». От евангельского эпиграфа до наставлений Зосимы, от действий Алеши на всем протяжении романа, до смерти Илюши, до фунта орехов доктора Герценштубе – это повествование о том, как добро и благодать странствуют по миру.

Но, к сожалению, как мы неоднократно видели, теми же путями перемещается и зло. В «Идиоте», например, прочно пускают корни «семена» последнего убеждения Ипполита – желание покончить с собой. Даже Зосима в «Братьях Карамазовых», который оптимистично вторит эпиграфу романа, приводя те же слова из Евангелия от Иоанна, имеет мрачное видение, столь же сильное, о том, что злые семена могут также принести плоды. Он предупреждает о влиянии мимолетного злобного слова на ребенка: «…может быть, ты уже тем в него семя бросил дурное, и возрастет оно…» [Достоевский 14: 289]. Таким образом, когда Зосима далее говорит, что «Бог взял семена из миров иных и посеял на сей земле… но взращенное живет и живо лишь чувством соприкосновения своего таинственным мирам иным…» [Там же: 290], он может иметь в виду, пусть и косвенно, как злые, так и добрые семена[209]. По замечанию Джеймса, святое включает в себя зло; оно не может уменьшить или изгнать его.

Таким образом, когда черт использует образы семян в своих целях, будь то для обращения или для извращения, он усиливает этот непростой симбиоз добра и зла. Ему хочется посеять в Иване «крохотное семечко», из которого «вырастет дуб» [Достоевский 15: 80]. Здесь можно спросить: с какой целью? Черт, подтверждая наше представление о нем как о коварном софисте, не исключает обе возможности. С одной стороны, он получит от возможного падения уверовавшего Ивана большую награду, чем от падения простого атеиста («у нас ведь своя арифметика» [Там же]). Но с другой стороны, черт, хвастающийся своей начитанностью, предполагает, что он является вариацией фаустовского Мефистофеля – тем, кто, посеяв в Ивана крупицу веры, провозглашает, что трудится во имя Божьей благодати:

Мефистофель, явившись к Фаусту, засвидетельствовал о себе, что он хочет зла, а делает лишь добро. Ну, это как ему угодно, я же совершенно напротив. Я, может быть, единственный человек во всей природе, который любит истину и искренно желает добра. <…> Я ведь знаю, в конце концов я помирюсь, дойду и я мой квадриллион и узнаю секрет

[Достоевский 15: 82].

И обе возможности для него сохраняются.

Наиболее интересным в разговорах черта представляется утверждение, что он практикует метафизическую гомеопатию. Это направление медицины прямо противоположно господствующему, называемому «аллопатическим». Аллопатическая медицина использует лекарства, которые производят эффекты, противоположные симптомам излечиваемой болезни. Гомеопатия, ставшая популярной и дискредитированная в XIX веке, утверждала, что болезнь лучше всего лечить, давая лекарства, которые вызывают симптомы, аналогичные симптомам болезни. Его девизом было «Similia similibus curentur» [Cummings, Ullman 1984: 8][210]. Согласно гомеопатической мудрости, симптомы болезни следует стимулировать, поскольку они не являются частью самой болезни, а, скорее, свидетельствуют о попытке организма излечиться самостоятельно. Таким образом, применение чертом методов гомеопатии к Ивану можно понять как попытку «вылечить» его болезнь атеизма. Можем ли мы считать этот подход разновидностью религиозного опыта? «Я именно, зная, что ты капельку веришь в меня, подпустил тебе неверия уже окончательно, рассказав этот анекдот. Я тебя вожу между верой и безверием попеременно, и тут у меня своя цель. Новая метода-с…» [Достоевский 15: 80]. Черт, независимо от того, является ли он галлюцинацией или демоническим двойником, гомеопатически дублирует симптомы болезни Ивана; он передразнивает и издевается над собственными словами, идеями и сомнениями своего собеседника. Таким образом, Иван, отшатнувшись от опасного удвоения самого себя, смог, если верить принципам гомеопатии, приступить к самолечению.