Неоконченный роман. Эльза

Поток неудач и ошибок за мной бежит.
Злоба того, кто идет ко дну, во мне живет.
Во мне вся горечь всех морских глубин.
Я сам себе обречен доказывать, что все наоборот.
Тем хуже тому, кого я давлю, — пускай трепещет тот.
Я уничтожу его, я отплачу за свой стыд.

Могу ли я заставить страдать, наносить удар?

Мучить других? Достанет ли мне злости?
Вправе ли я, как они, быть жесток?
Ах, причинять такую боль, словно ломаешь кости!
Могу ли я достичь над другими этой страшной власти?
Разве я мало страдал? Разве мало рыдал?

Я пленник запретного. Каждый запретный шаг

Тянет в трясину затем, что на нем запрет.
Вся-то свобода моя, чтобы, видя рубежный знак,
Ступить за рубеж, утвердить себя, оставить след
И, как на войне — раздумывать времени нет,—
Я готов идти туда, где слышится враг.

Каждой своей мысли я возраженье зову.

Самую очевидность обрабатывать я готов.
Я общепринятых истин не выношу.
Я отрицаю полдень при звуке колоколов.
И если в сердце услышу звучанье заученных слов,
Я сердце своими руками вырву и разорву.

Я не усну, пока другие парят во снах.

В бессонницу лучшие мысли приходят ко мне.
И мир, отрицаемый мною в безумстве моем,
Гигантской зловещей тенью корежится на стене,
И мечты мои разбуженные похожи в тишине
На Святого Дениса, несущего свою голову в руках.

Так я несу свое прошлое беспощадно, который год.

То, чем я был, — это мой удел навсегда.
Кажется, все мои мысли и все слова
Научились бессовестно вымогать, не зная стыда,
И это дает им страшную власть на все года,
И эта власть мне отогнать их не дает.

Клетка из слов. Я должен вырваться поскорей.

Обливается сердце кровью. Где же порог?
Мир этот — черно-белый без окон и без дверей.
Решетки из крапивы, на пальцах ожог.
В стены, меня обманувшие, я достучаться не смог.
Слова, слова вкруг погибшей молодости моей.

* * *

О тот одержимый, что каждую ночь ожидает зарю, и это всего лишь заря, покуда одна лишь заря, утомленье и бледность, и все, что придумал ты — эти творенья безумца, — все исчезает в чувстве усталости, о одержимый, что каждую ночь барахтается среди штампов, воздвигнутых им же самим пред собой, среди отвлеченных дилемм, среди смутных напевов, вселяющих в душу фантомы фонтаны.

О тот одержимый, что все-таки вышел на поиски жизни иной. О распятый сегодняшним миром, завершенье которого исключает гробницу, он думал надеть власяницу, взять посох, — быть может, они равноценны магическим крыльям? — слить воедино далеких принцесс и святые иорданские воды. Одержимый мечтой, одержимый, подобный всем на свете Икарам, поверивший с жаром, что судьба его в том, чтобы сдернуть завесу безумья, нависающую над какой-то Америкой, над какой-то землей, над каким-то фаланстером, о тот одержимый, который не видит себя в ранний утренний час, в час молочниц, бредущих по улицам.

Несчастный бедняк, побежденный несчастный бедняк!