Лучше мой маленький Лире…Жоакен дю БеллеКак мерзко, что обязан человек, Не обученный воровать,Не шулер, не бродяга, весь свой век Медвежьей шкурой торговать.В Париже принято, чтобы меховщики Писали по-английски: furs — меха.Мы произносим «ферс», иначе не с руки, И рифма несколько глуха.Но даже это в наши времена Не привлекает в лавочки народ.На русский кролик падает цена, Каракуль не идет.Нет, соболь, право, больше бы пошел В паккарде приезжающей мадам,Чем этот парадихлоробензол, Что в нос шибает вам.Бывает так, что сутки на пролет Одни в лавчонке вы,И запах шкур вздохнуть вам не дает, — Романтика, увы!Опоссум, как и выдра, наконец Наскучит — черт один!Как выразить тоску, что знает продавец За стеклами витрин.Но вспомни про громил, сверлящих потолок. Судьба их тяжела.Я видел в фильмах… Тяжки, знает бог, Подобные дела.А тот, кто ради новых башмаков И уваженья дамСестру свою продать задешево готов Гнуснейшим господам!Бедняги, похитители детей, Которых глупые отец и мать,Чем положить в дупло несчастных сто рублей, Убийство заставляют совершать!А те, кому за жалкий миллион Старух приходится рубить,И складывать их в чаны, и бульон На плитках газовых варить!Нет, я твержу себе, припомнив этих всех: Я погожу идти к ним до норы.Я погожу грустить… Я глажу, глажу мех, Накидки и ковры.В тюрьме страшней, чем в лавочке моей, — Я повторяю вслух.Сто раз почистить норку веселей, Чем убивать старух.Уж лучше блеск на шкуры наводить, Чем продавать наркотики, как вор.Уж лучше из дому не выходить, Храня свой скунс и свой бобер.И смог ты или нет свой горностай продать, И сбыты ль шеншилла или тюлень,Есть радость горькая хоть в том, чтоб порицать Эпоху, месяц, день…