Неоконченный роман в письмах. Книгоиздательство Константина Фёдоровича Некрасова 1911-1916 годы

25 декабря [1912]

Дорогой Константин Фёдорович!

Пишу Вам из Москвы. В Новгород мы так и не поехали. В Петербурге вечером у Нерадовского познакомился с «героем дня», с Мих[аилом] Ив [ановичем] Терещенко. Это молодой человек, очень красивый и весьма элегантный, и довольно изящный (пока молод). Кипит жаждой всяческой деятельности. Дал 100 тысяч музею Александра] III на издание икон и перед иконами вообще уже «млеет». Остроуховского собрания ещё не видел, но боюсь, что увидит очень скоро и, нисколько не сомневаюсь, воспылает издать. Конкурировать с ним, пожалуй что, и невозможно. Как быть – судите сами. Во всяком случае, как только он будет у Остроухова, я сейчас же об этом узнаю.

Москва, 16 февраля 1913

Дорогой Константин Фёдорович,

Я очень разочарован, что Вы не приедете. Все эти дни поджидал Вас. Хотелось вместе посмотреть выставку. Она изумительна и прекрасна. Но посещается пока что весьма плохо. Фельетон, который я написал в «Русском слове» 13 февраля, не помог. Как известно, общественное мнение делает в России Яблоновский, а не кто-либо иной!

Иконные новости таковы. Искали мы с Остроуховым икону для поднесения от Думы Царю. Взяли у Врягина весьма недурную вещь – выйдет хорошо. Поменялся с Рябушинским: он мне архангела из Чина, я ему Троицу. Троицу он оценил в 300 руб. Архангела Брягин оценил в столько же. Архангел хорош, XV век; сейчас чистится.

Ваша Троица сейчас у меня. Она вышла так мила, как я не ожидал. Очень цветная. Брягин ценит её в 100 р. Я вышлю Вам её через склад.

Москва,

8 августа 1913

Мысль о журнале и после нашего согласия «отложим» его на год, не давала мне покоя. Дней пять назад мы сидели с Ник<олаем> Михайловичем Щекотовым> в кофейне в Петровском парке и целый вечер говорили об этом. И прежде по ночам мне всё мерещилось содержание будущих номеров. В тот же вечер я как-то случайно произнёс название и понял вдруг, что выхода нет – обязательно надо делать это теперь же. Признаюсь Вам, что мысль о журнале служит для меня утешением в теперешнее, нелёгкое для меня, время. Ник<олай> Михайлович и Сухотин ещё более горячие, чем я, сторонники неотложности. Мне ужасно хотелось бы сказать Вам название, но писать его как-то страшно. Не сердитесь, я боюсь, что оно прозвучит в письме как-то не так, как в разговоре.

<…>