НеОн

— Зачем тебе язык, верно, Шан? В нашем деле он совершенно лишний. Руки есть, глаза и ноги. Даже член. Зачем тебе язык, м? Он тебе надоел, правда?

— М-м-м-м-м-м, — мычит Одноухий и дергает головой из стороны в сторону.

— Я сказал, чтоб не трогал ее?

Тот слегка кивал и мычал.

— Сколько раз сказал? ТРИ! Мать твою. ТРИ РАЗА!

— Нео! Уходим. Вертолет приближается. Все. Сваливаем.

Брат отпустил Одноухого и вытер кинжал и пальцы о его куртку.

— Живи пока с языком. Позже решим, чья она. Грузовик поведешь, понял? Пошел!

Одноухий быстро закивал и бросился к машине, а я увидела, как Неон медленно повернулся ко мне.

— Встать!

Я попыталась, но ничего не вышло. Слишком ослабла. Только пошатнулась и упала обратно. Он склонился ко мне и рывком поднял с земли, удерживая под руками. Встретилась с ним взглядом и вздрогнула, чувствуя, как саднит в груди и наворачиваются слезы. Так близко… Боже, как близко. Через столько лет. Всхлипываю, задыхаясь, а он смотрит на мою майку, по которой расползлось кровавое пятно. Обхватил пятерней мой затылок и снова в глаза… а мне кажется, в душу, в сердце. Туда, под вскрытые шрамы, солью. Так, что от боли скулы сводит, и перед глазами темнеет.

— Ма…

— Заткнись. Просто заткнись, — а пальцы грязь со щек моих вытирают, и лицо его исказилось, как от боли, сильнее волосы на затылке сжимает, и ноздри раздуваются сильно и быстро, а потом хрипло, сквозь стиснутые зубы:

— Мать твою… Бабочка-а-а!

Обмякла, оседая, погружаясь в ослепительный неоновый цвет его глаз, и почувствовала, как тут же подхватил на руки, прижимая к себе.

ГЛАВА 9. Найса

После той ночи на мысе мы не просто отдалились, а стали чужими, насколько вообще могут быть чужими люди, живущие в одном доме. Я почти не видела Мадана. Он бывал где угодно, но только не под одной крышей со мной. Мне казалось, что он меня возненавидел еще сильнее, чем раньше. Я эту ненависть ощущала кожей, каждой своей клеточкой, если встречалась с ним взглядом или ловила этот взгляд на себе. Его ярко-зеленые глаза темнели и напоминали грязную заводь с разводами электрических линий. Я дерзко отвечала ему вздернутым подбородком и надменной улыбкой, он щурился и отводил глаза в сторону. Я ни о чем не жалела, а он жалел. Меня это убивало. Каждую секунду день за днем это раздирало мне нервы. Адская пытка под названием семейные ужины и праздники, когда брат отчужденно молчал и со скучающим видом ожидал окончания застолья, чтобы уйти из дома с друзьями. Брат! Я ненавидела даже это слово. Как приговор к высшей мере. Вечная пытка запретом и совестью.

Я знала — себя он тоже презирал за слабость, за то, что позволил тогда сорваться. Если мы и пересекались в доме, Мад просто молча проходил мимо, иногда даже не здороваясь. Словно это я во всем виновата. Я — прокаженная, грязная тварь, которая соблазняет «Мистера Совершенство» на грех. Каждый день превращался в пытку… а я уже не могла не думать о нем. Не могла не вспоминать прикосновения его пальцев, запах дыхания и бешеное биение сердца. Взгляд его обезумевший, вместо тысячи слов.

Как же это невыносимо больно — скрывать то, что чувствуешь, ненавидеть за это себя, нас обоих, обстоятельства. И стараться не думать. Искренне стараться. Он был сильнее меня намного, по крайней мере тогда. Ему это удавалось лучше, и за это я его тоже ненавидела. За то, что живет с этим дальше, встречается с девушками, ходит на свидания, отрывается с друзьями и притворяется, что ничего не произошло… винит в этом меня, избегает.

Иногда мне хотелось взобраться на самый верх мыса и броситься вниз головой, чтоб все это прекратилось, а иногда мне хотелось, чтобы он сорвался опять, и пусть весь мир сгорит ко всем чертям. И я провоцировала, убеждаясь снова и снова, что ему не все равно. Женщины коварны по своей натуре. Коварны с самого детства. Мы всегда чувствуем, если мужчина нас хочет, на уровне подсознания, каким-то первобытным инстинктом. А еще мы умеем это желание пробуждать, дразнить, поджигать угли и подливать бензина, чтоб запылало так… чтобы мы в этом костре сами сгорали до костей. И я горела. Каждый проклятый день горела, и мне хотелось утянуть его за собой.

Я видела, как он на меня смотрит, когда лежу в купальнике возле бассейна, как провожает взглядом, если надела короткую юбку. Тем самым тяжелым, свинцовым, от которого дрожит каждый нерв, и сердце трепыхается от триумфа и адреналина. С ним я превращалась в невменяемую стерву, в психопатку неадекватную, готовую на все, лишь бы покачнуть его равновесие. Понимала, что толкаю нас в бездну, и не могла остановиться. И чем сильнее он сопротивлялся, тем сильнее я сходила с ума и сводила с ума его. В какой-то мере это было местью за все те унижения, которым он подвергал меня в детстве, за все оскорбления и грязные словечки, которые кидал в мой адрес сейчас. Я хотела его падения… пусть и понимала, что падать мы будем вместе, а возможно, падать буду я сама.