НеОн

— А я могу! Да, я, черт тебя раздери, могу! Если ты не будешь мешать. Если исчезнешь с глаз, растворишься, перестанешь манить меня, соблазнять. Хватит, Найса-а! Я скоро убью нахрен кого-то. Ты не понимаешь, что я не железный?

— Меня, да?

— Мог бы — убил бы. — И я впервые увидела этот загнанный взгляд безумца, который от отчаяния готов на что угодно. Возможно, тогда я даже не представляла, до какой степени и на что именно мог быть готов Мадан. Я все же думала, что знаю его.

Оттолкнув меня к стене, он взбежал по лестнице к себе в комнату и хлопнул дверью. Вытирая слезы, я пошла в ванную. Из комнаты брата доносилась музыка. Орала так громко, что мне хотелось зажать уши руками, чтобы не слышать. Веселье посреди моего полного поражения. Открыла воду и стала под душ в одежде, закрывая глаза и чувствуя, как печет в горле от рыданий.

ГЛАВА 10. Найса

Дверь открылась неожиданно, и я увидела его. Бледного, с горящими глазами. Дышит так тяжело, что грудь под свитером бурно вздымается, и ноздри раздуваются. Щелкнул задвижкой. Сквозь шум воды все еще были слышны аккорды из его комнаты. Орали басами, сотрясая весь дом. Я облокотилась о кафель, с вызовом глядя ему в глаза, а он заскользил взглядом по мокрой блузке, вниз по ногам.

— Убирайся! К шлюхе своей иди. Трахни ее, — прошипела, глядя в глаза.

— Она не моя, и я ее не трахал. О тебе хотел забыть… и не могу, блядь… не могу!

Облокотился о стену, продолжая смотреть, как вода стекает по моим волосам, по телу, вниз к ногам.

— Ты такая красивая, Бабочка… Я хочу посмотреть на тебя… — хрипло, срывающимся голосом. — С той ночи… у меня скулы сводит от желания увидеть твое тело еще раз. Я превратился в невменяемого психа. Покажи мне… себя. Всю. Сейчас.

Сердце забилось где-то в горле, оно подпрыгнуло, ударяясь о ребра, и заколотилось так яростно, что мне стало больно дышать. Дрожащими пальцами расстегнула блузку, глядя, как дернулся его кадык, когда он посмотрел на мою грудь под тонким кружевом. Стянула юбку, лифчик, трусики. Вода бьет по воспаленной коже, а я смотрю в его темно-зеленые глаза, и меня лихорадит от возбуждения, все тело покрывается мурашками, ноют возбужденные соски, и пульсирует между ног. Под его взглядом голодно-сумасшедшим. Мне кажется, я его дыхание сквозь шум воды и ор музыки слышу.

— Трогай себя… Ты же делаешь это, Найса? Я знаю, что делаешь… Я хочу смотреть. Сделай это.

Переступила через бортик ванной, но Мадан предостерегающе поднял руку.

— Нет. Не подходи. Оставайся там.

Я провела руками по груди, задевая большими пальцами соски, сжимая их, и он с шипением выдохнул сквозь стиснутые челюсти.

— Сильнее.

Всхлипнула, когда от легкой боли тело пронзило электричеством дикого возбуждения, в изнеможении закрылись глаза.

— Ты… ты тоже… Я хочу смотреть.

Облизала пересохшие губы, наблюдая, как он дернул ремень, расстегнул молнию джинсов. Застонала, увидев его вздыбленную плоть, и скользнула пальцами между ног. Это был самый эротичный момент в моей жизни. Будет множество других, но я всегда буду помнить именно этот, когда мы бешено мастурбировали на глазах друг у друга, стонали и смотрели со звериным голодом на наши руки, представляя, как жадно любим друг друга по-настоящему. У меня драло в горле от дикого желания касаться его, но я касалась себя, запрокинув голову, поставив ногу на бортик ванной, кусая губы, чтобы не закричать.

— Быстрее, Бабочка… быстрее, — шептал он, наблюдая пьяным взглядом, как я яростно растираю себя пальцами, и с таким же остервенением двигая ладонью по члену. — Я бы не жалел тебя. Я бы трахал… о-о-о, если бы мог, я бы драл тебя прямо здесь.

Он останавливался и сводил меня с ума своим голодным взглядом, пока я не запрокинула голову, закатывая глаза и содрогаясь в оргазме. А потом, сжав собственную руку коленями, смотрела, как кончает он, как раскрывается в немом вопле его рот, как напрягается сильная шея, как вздуваются вены на руке, которая все еще двигается в такт его конвульсиям наслаждения. Вылезла из ванной и подошла к нему, он рывком прижал меня к себе. Мокрую, дрожащую, поглаживая по волосам. Я плакала, а он вздрагивал от каждого моего всхлипа.

— Нельзя-а-а, понимаешь? — спрашивал он, заглядывая мне в глаза. — Нельзя, Бабочка. Это будет конец всему. Они нас проклянут…

Я кивала и плакала, глядя на его красивое лицо, на больной взгляд исподлобья и на эту агонию в расширенных зрачках. Он покрывал поцелуями мое лицо, мои губы. Быстро, хаотично. А потом я снова заметила окровавленные бинты на его левой руке.

— Что это? — спросила, прикасаясь к запястью.

— Я ударил тебя, — ответил хрипло, отворачиваясь и сжимая челюсти.

Перевернула руку ладонью вверх и стянула бинт. Вдоль ладони тянулись глубокие порезы. Ненормальный. Никогда не понятный мне сумасшедший сукин сын… но сердце сжалось с такой силой, что застонала и потянулась к его губам, но он резко дернул головой, избегая поцелуя.

— Нет!

— Зачем?

Обхватил мое лицо ладонями, лаская скулы, шею, перебирая волосы. Глаза блестят лихорадочно, режут лезвиями нежности. Такой редкой между нами.