Неонацизм-реваншизм. Мифы «психологической войны»

Устроители выставки не пожалели средств для прославления «пруссачества». Буржуазная, в первую очередь шпрингеровская, пресса на все лады расхваливала прусские «достоинства». Неотъемлемыми чертами «пруссачества» объявлялись любовь к порядку, уважение старших, крепкая семья, бережливость, дисциплина и повиновение начальству, готовность к жертвам. Словом, «пруссачество» выдаётся за некую модель, воплотившую лучшие черты германской истории. Прямых призывов восстановить прежнюю Пруссию устроители выставки избегали. Существуют Потсдамские соглашения, а главное – Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, в котором чётко и недвусмысленно зафиксирована незыблемость и нерушимость всех без исключения границ в Европе. Под этим документом среди прочих стоит также подпись главы правительства Федеративной Республики Германии. Однако весь дух выставки и содержание «года Пруссии» не оставляют сомнения в том, что, говоря о «величии», «заслугах» и «наследии Пруссии», сторонники прусского «ренессанса» подразумевают её восстановление, а это значит новый «дранг нах Остен».

Впрочем, призывы подобного рода систематически раздаются на сборищах реваншистов из так называемого восточно-прусского землячества, происходящих на территории ФРГ. Но ни один более или менее трезвый политик не скажет, что это возможно осуществить мирным путём. Значит, волна ностальгии по Пруссии и «пруссачеству» связана с планами реванша, с планами новой войны.

Апология «пруссачества» осуществляется теми, кто мечтает восстановить нацистский «рейх» в границах 1937 года. За этим лозунгом скрыто многое, и прежде всего старая мечта реваншистов о «поглощении» Германской Демократической Республики как первого шага на пути осуществления их далеко простирающихся планов.

Этого даже не стал скрывать бывший обер-бургомистр Западного Берлина Дитрих Штёббе, который ещё в ноябре 1979 года заявил:

«Выставка направлена на весь Берлин»[105].

В составленной осенью 1979 года «документации» западноберлинского сената к прусской выставке 1981 года также подчёркивалось, что «из Западного Берлина должен быть брошен взгляд на германское настоящее с непреодолёнными проблемами (имеется в виду существование двух германских государств – ГДР и ФРГ. – А. Б.), а также на германское будущее»[106].

Если в официальных документах их авторы вынуждены прибегать к туманным формулировкам и прозрачным намёкам, то гораздо прямее уже давно высказывался о задачах кампании по реабилитации Пруссии западногерманский историк Шёпс.

«Отсутствие Пруссии, – писал он, – означает, что сегодня Восток и Запад Германии не объединены, и это государство не может больше выполнять свои европейские функции, которые состоят в том, чтобы соединять скобами и мостами Восток и Запад»[107].

Власти Западного Берлина попытались, конечно, в официальных заявлениях приглушить реваншистскую направленность мероприятий, проводимых в рамках «года Пруссии».

«Обращение к Пруссии, – говорил бывший правящий обер-бургомистр Западного Берлина Рихард фон Вайцзеккер, – не даёт, конечно, повода к оживлению проблем, связанных с именем этого государства… Пруссия действует и далее только как исторический символ»[108].

Выступивший на торжественном открытии выставки гёттингенский историк Рудольф фон Тадден также проявил осторожность и предостерёг от попыток фетишизировать, ставить в пример такие прусские качества, как «любовь к порядку» и «чувство долга», и решать, опираясь на них, современные проблемы.

«Федеративная республика, – сказал он, – имеет достаточно возможностей опираться на собственные ценности»[109].

Однако все эти оговорки не могут заслонить откровенно реваншистские цели прусского «ренессанса».

Отлично понимая уязвимость своих позиций, которые иначе как реваншистскими назвать невозможно, западногерманская пресса и ряд деятелей ФРГ пытаются отвести от себя обвинения и свалить ответственность за реабилитацию пруссачества на… Германскую Демократическую Республику.