Любовь стала самостоятельным фактором и изобретена, создана не богом, а человеком, который в этом случае проявил свое творчество и побил самого бога, указанием на самоценность любви: „любите, потому что любовь есть жизнь“ пели жрецы древней Греции в своих орфических гимнах. Любовь породила все виды искусства; вся литература наполнена трактованием половых чувств — любви, ревности и последствиями их.
Убийства и наслаждения, страдания и муки — все это давала любовь. Но современная любовь стала рабством; семья — гиря на ногах человечества; она, по выражению буддиста Сутты-Нипаты „клоака-нечистоты“.
Народы попали в тупик и не могут выйти из него. „Фантастическая перспектива всеобщего бедствия более интересует человечество, чем бедствие действительное неумолимо на них надвигающееся“, этим болеют не в малой мере и анархисты.
Что же может быть возмутительнее брака, где муж говорит жене: „люби не люби, но почаще взглядывай“, а ведь это не исключение.
Но, что писать за обывателей, когда и для „сознательных“, женщина превратилась в постельную принадлежность, вплоть до рождения детей поневоле.
Натуры более энергичные ищут удовлетворения своих чувств на стороне от обычной семьи, занимаются адюльтером.
И как это ни странно, но замечено, что дети от любви вне семьи, т. е. от милого, но не постылого еще, рождаются с лучшими духовными и физическими задатками. Гони природу в дверь она влетит в окно: „разврат“ оказался благодетельнее нынешнего законного брака. Любовь не из под кнута или рубля, любовь свободная, по влечению, дает красивые плоды, не говоря уже о раскрепощении, хотя тайном, личности из под эгиды семьи-тюрьмы.
Как широко адюльтер проник в общество — и это давно подмечено и вошло в поговорки — сошлюсь, хотя бы на Шекспира, в „Цимбелине“, где Якимо говорит Постуму, про его жену: „Вы имеете полное право считать ее своею по имени, но вы знаете, чужие птицы иногда садятся на пруды соседей“.
А Постум, в другом месте восклицает: „Ужель родиться без пособья жен нельзя? Тогда и все мы незаконны“. Да не есть ли это закон жизни и не вернее ли будет сказать, что законные рождения — исключения, а не наоборот; так велика потребность в свободной любви и так велик эгоизм рогоносцев, не желающих сознаться, что они чаще чем хотят и думают носят скотские отличия, и что это перестало быть тайной.
Для женщин, мужчины делятся на два класса: один — кого надо любить на „законном“ основании, другой — кого можно любить под сурдинку. Пенелопы — исключение, а рабыни — проснулись и не желают больше быть ими.
Чем же объяснить вероятность предположения, что „все мы не законны“. Да не тем ли, что любовь вне брака стала и... была постоянным явлением, и как говорит один тип у Достоевского: „Рога это только естественное следствие всякого законного брака, так сказать поправка его, протест, так что в этом смысле они нисколько не унизительны....“
Не можем ли мы найти причины, заставляющие женщин наставлять мужчинам „рога“, не боясь позора быть открытыми?
Попытаемся. Ведь, к настойчивому смертному — говорит Зароастр — и боги благосклонны.
Когда мы просматриваем литературу, в особенности последнего времени, то видим, что любовь в разных формах пронизывает ее всю, и что нарушение „верности“ стало обычным, открытым явлением.
Статистика с всеувеличивающейся цифрой разводов доказывает, что человечество выходит на новую дорогу, бродит хотя еще в потемках, но самое важное, не довольствуется настоящим, а ищет новых путей.
Газеты ежедневно приносят вести со всех сторон и концов мира о драмах, трагедиях, комедиях и фарсах, на любовной подкладке; заметно, что критический индивидуализм все более завоевывает поле для своей свободной деятельности.
„Большинство“ перестает быть апокалиптическим, непонятым числом — страшилищем; человек становится сам для себя мерою своего поведения.
Что же собственно говоря происходит, когда пара перестает удовлетворяться собой? Первый пыл остыл, симпатии улетучились, наступает полное безразличие и иногда превращается в легкую форму ненависти. При определенных условиях начинается вновь любовная горячка, изредка, вторично, к одному и тому же лицу. Можно вывести почти закон, что любви постоянной, стойкой одного к одной и наоборот — не может быть, даже больше — не должно быть, что и лежит в особенностях нашей природы. Потому-то симпатия, несмотря на семейную неволю, на законы и запреты, прорывается очень часто совершенно неожиданно.