Так как Коммуна осуществляется не сегодня, а завтра, следовательно мое детство не будет обязано своим воспитанием ей и не являясь поэтому должником ее и допустив, что я не желаю трудиться, хотя бы по мотивам какого-бы то ни было свойства, считаю за собой право заявить: от прошлого остались блага в виде материальных богатств, а так как все принадлежит всем, то я прошу выделить должную часть их мне, на которую и думаю существовать; — это мое требование справедливо и должно подлежать удовлетворению: я ведь хочу не произведенного вами, а нашими общими предками, которые не узнав моего согласия создали меня, отсюда вытекает необходимость ежегодных переделов коммунных богатств, с ведением записей следуемых ценностей в виде количества часов труда на каждого нарождающегося члена ее, выдача их по первому желанию — а с этим согласится не каждый коммунист. Распределение продуктов, которых по количеству слишком недостаточно, а по качеству они желательны каждому, как напр. паюсная икра, китовое молоко и др. деликатесы гастрономии, а также галантереи, произведения искусств и т. п., — служит серьезным препятствием, тем более, что „на вкус и цвет товарища нет“, не будет же коммуна превращена в аскетическую общину, где все редкое и ценное изгонится и на все и вся оденется однообразный аракчеевский чехол. Имея целью коммуну охватывающую весь мир, со всеми его разнообразными условиями — климатическими, почвенными, растительными, животными и промышленными, а значит и с широким разделением труда-производства по провинциям, областям и т. д. то не является ли нужда в дискредиционном центре, который ведал бы: кому, сколько и где должно быть произведено то-то и отправлено в обмен туда-то? Кем он будет избран и на каких основаниях, — если голосовать по известной „пятихвостке“ или другим способом, считается нелепостью, так как не большинством же голосов определяется истина?
Техника производства требует известного постоянства, регулярности; не вытекает ли отсюда необходимость „нормировок“ и кто должен их устанавливать и как? Тем более, что каждый обязан знать: где ему работать, в какой смене и что делать? — Да. Да. А организовать производство равносильно одеть смирительную рубашку на волю.
Производство не требует ли монтеров, архитекторов, заведующих, статистиков и т. п. распределение не нуждается ли в них и не за счет ли замаскированной прибавочной стоимости будут жить эти господа? — Да. Да.
Техника соглашения при обсуждении всех вопросов — камень преткновения коммуны. Если коммуна возможна теперь, то ведь не все ее члены будут равны, а значит: она будет не свободна и в нее войдут не по сознательному вольному желанию; — прошли тысячелетия и люди не подведены к одному знаменателю, то и в ней этого не будет, — и тогда, помимо других явлений, должны существовать инициаторы и пассивный элемент, организаторы и организуемые, а от этого до свободного соглашения дистанция громадного размера.
Нынешняя утопия — „коммуна“, красива, заманчива, хочет быть справедливой считая людей чуть не ангелами и все же „в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань“, она не возможна, или будет коммуной не анархистов.
Социализм, главным представителем своим имеет марксистов; сущность их учения сводится к следующему; нынешнее капиталистическое хозяйство исторически необходимо, но оно в самом себе носит зародыш противоречия и само ведет общество к новым формам общежития, когда все орудия производства будут обобществлены; эта „экспроприация экспроприаторов“ может произойти без пролития крови, но не обязательно; носителем идеи „научного социализма“ является пролетариат, который по мере своего развития и понимания своих классовых интересов, выдвигается на поприще социально-политической деятельности, защищает интересы своего класса и этим подготовляется к будущему самоуправлению и руководству производством, которое должно не минуемо перейти в ею руки; вся их современная деятельность только переходная стадия и есть ничто иное, как средство возможно скорее достичь идеала социалистического, где каждому будет воздано „по его способностям“; будущее им рисуется в виде социалистического „государства“, в котором меньшинство станет добровольно подчиняться большинству, так как иной формы решения общественных вопросов не найдено ими, — и личное благо перед общим не заслуживает многого внимания и будет тогда совпадать: „свобода, равенство и братство“.
Все сказанное против коммуны применимо и к социалистическому государству, но его надо увеличить в квадрате; если в ней есть положения противоречащие требованиям свободы, то что же тогда говорить о социализме, где личность, во имя общего блага подавлена и подчинена большинству, где дискреционная власть уполномоченных будет решать и ведать и не только нормировать, а и издавать постановления обязательные для всех.
Если теперь возмущаются деспотизмом, замаскированным конечно, „пятисот“ заседающих в парламенте, то что же делать тогда против самодержавия большинства?