Неонигилизм

„Всякому имеющему дано будет, а у не имеющего отнимется и то, что имеет“. Как верно отметил Гете, посылая в Фаусте проклятья тому, что люди считают счастьем верным: „Семейству, власти и труду“. И дальше: — „Но больше всех, тебе проклятие — терпенье — злейший наш порок!“ Большинство „организаций“ плод бессилия, самопомощь не равных, где хромой ведет слепого, где люди так привыкли говорить „мы“, что их скорее можно убедить, по выражению Фихте, принимать себя за кусок лавы на луне, чем за „я“, в них индивидуальность не терпима и шероховатость ее сглаживается под общий ранжир „среднего“ человека. Хотят психику, которая так велика своей оригинальностью, связать узами однообразия; как сапог на базаре покупается всяким, думают приобрести идеи Кропоткина, Маркса, Штирнера, Бакунина и др. сильных своей индивидуальностью, и натянуть на первого встречного. Люди в своем мире так разнохарактерны, как цветы весною на лугу, где каждый издает только ему свойственный аромат, имеет иную форму, чем его сосед, в линиях такое же разнообразие, как в лицах людей, двух листьев одного и того же дерева не найдешь одинаковых. Нет „марксистов“, „бакунистов“ существование их следствие недоразумения, — есть Маркс, Бакунин, их идея срослась с каждым из них, и отнять ее от них, это все равно, что изучать ботанику по сорванному и измятому цветку, любить растительность, когда она лежит в ярусах дров.... Не заглушать свою самобытность, а проявлять ее должен всякий из нас. Выказать все свои способности, развить всю свою энергию, расцвести пышным, одуряющим или ароматичным цветком, своей заложенной природою индивидуальностью, — в этом назначение человеческой жизни. Быть самим собою в великом и низком, в красоте и безобразии, в радости и горе, а тем более в идеях — вот в чем цель человеческого существования. Не скрывать свои особенности должен индивид, а культивировать. Мимитизмом идей страдает человек.

***

Я взял эпиграфом мысль Бакунина, но согласиться с ней вполне не мог— она не логична: разрушать, чтобы создавать, и создавать для разрушения, мне кажется верчением белки в колесе. Что разрушение в своей основе несет созидательный дух — верно: появившееся в человеческом обществе пустое пространство чем-нибудь да заполняется, а постоянное разрушение, вызывает постоянное, соответственное, все более совершенное, созидание; но я думаю, что разрушать самому, для того, чтобы создать и разрушить сызнова, созданное самим, значит — рисовать по песку берега моря иероглифы и заравнивать их.

Нет! Пусть волны житейского моря стирают начертанное мною; и вновь и опять.... Люди созданы с разными инстинктами: разрушительным — один, и созидательным—другой; если разум не противоречит ему — следуй за ним, будь им! Да, верно то, что мир прогнил до основания, и никакое лечение не поможет ему, что он давит и душит у кого еще „душа жива“, как свирепый мороз убивает культурный цветок. Смята жизнь человека, он рахитичен и слаб, привык к покою и неге, он заживо погребен. Все революции бывшие до сих пор, затрагивали только верхушки деревьев — власти и рабства, корни же их проникают все дальше и дальше и новым, зеленым побегам свободы нет места. К солнцу, ближе к солнцу! В недра земли проникай, все глубже и глубже паши динамитом. Работы слишком много, веками создавалась неволя и не в день ее сбросишь. Не одна освежающая и озонирующая гроза и буря и смерч нужны нам — а много. И долго должен перегорать человек, — жизни одной не хватит на это, жизни не хватит моей.

Не восстание, а пламенное дыхание перманентной революции несет с собою проблеск зари нового дня.

И на пепле навоза зародится чудная райская роза.

———

„Не мечите бисера перед свиньями“.

Иешуа.

Человек не нуждающийся в себе подобных и могущий обойтись без них — „Бог“, или „Зверь“, — думает Аристотель; здесь заложена сильная и глубокая мысль, и возможно, что в основу межчеловеческих отношений должна быть положена она. Некоторое понятие о таком человеке дает „муха“ — „это прямое гнусное воплощение свободы“, или параллель, проведенная между жизнью пчелы „отшельницы“ и обыкновенной.

Первая, не боясь невзгод, улетает куда ей вздумается; она в самой себе несет „организацию“ и может обойтись почти без помощи. Не то с последней: отбившись от улья и не приспособленная к обособленному житью, она гибнет от малейшей напасти, другие сородичи не принимают ее, а существовать сама — как связанная со своим общежитием и его разделением труда — не в состоянии.

Приближаться ли к богу, или зверю, зависит от качества и количества материала из которого нас отлила природа и от нашего разума-воли, которые выражают собою интеллект мозга, а свойство его — самоволие: каждую секунду я могу поступить так, или иначе, но, когда решение или поступок произошел, можно сказать, что он вызывался „необходимостью“, случайность „свободного выбора“ подчинена закономерности, но в прошлом, а не в следующем, — пусть она будет „иллюзией“ как думают некоторые, все же она нам присуща и оторвать ее от нас нельзя.