Неопалимая купина

Вся Русь — костер. Неугасимый пламень
                                                  Из края в край, из века в век
Гудит, ревет… И трескается камень.
                                                  И каждый факел — человек.
Не сами ль мы, подобно нашим предкам,
                                                  Пустили пал? А ураган
Раздул его, и тонут в дыме едком
                                                  Леса и села огнищан.
Ни Сергиев, ни Оптина, ни Саров —
                                                  Народный не уймут костер:
Они уйдут, спасаясь от пожаров,
                                                  На дно серебряных озер.
Так, отданная на поток татарам,
                                                  Святая Киевская Русь
Ушла с земли, прикрывшись Светлояром…
                                                  Но от огня не отрекусь!
Я сам — огонь. Мятеж в моей природе,
                                                  Но цепь и грань нужны ему.
Не в первый раз, мечтая о свободе,
                                                  Мы строим новую тюрьму.
Да, вне Москвы — вне нашей душной плоти,
                                                  Вне воли медного Петра —
Нам нет дорог: нас водит на болоте
                                                  Огней бесовская игра.
Святая Русь покрыта Русью грешной,
                                                  И нет в тот град путей,
Куда зовет призывный и нездешной
                                                  Подводный благовест церквей.

2

Усобицы кромсали Русь ножами.
                                                  Скупые дети Калиты
Неправдами, насильем, грабежами
                                                  Ее сбирали лоскуты.
В тиши ночей, звездяных и морозных,
                                                  Как лютый крестовик-паук,
Москва пряла при Темных и при Грозных
                                                  Свой тесный, безысходный круг.
Здесь правил всем изветчик и наушник,
                                                  И был свиреп и строг
Московский князь — «постельничий и клюшник
                                                  У Господа», — помилуй Бог!
Гнездо бояр, юродивых, смиренниц —
                                                  Дворец, тюрьма и монастырь,
Где двадцать лет зарезанный младенец
                                                  Чертил круги, как нетопырь.
Ломая кость, вытягивая жилы,
                                                  Московский строился престол,
Когда отродье Кошки и Кобылы
                                                  Пожарский царствовать привел.
Антихрист-Петр распаренную глыбу
                                                  Собрал, стянул и раскачал,
Остриг, обрил и, вздернувши на дыбу,
                                                  Наукам книжным обучал.
Империя, оставив нору кротью,
                                                  Высиживалась из яиц
Под жаркой коронованною плотью
                                                  Своих пяти императриц.
И стала Русь немецкой, чинной, мерзкой.
                                                  Штыков сияньем озарен,
В смеси кровей Голштинской с Вюртембергской
                                                  Отстаивался русский трон.
И вырвались со свистом из-под трона
                                                  Клубящиеся пламена —
На свет из тьмы, на волю из полона —
                                                  Стихии, страсти, племена.
Анафем церкви одолев оковы,
                                                  Повоскресали из гробов
Мазепы, Разины и Пугачевы —
                                                  Страшилища иных веков.
Но и теперь, как в дни былых падений,
                                                  Вся омраченная, в крови,
Осталась ты землею исступлений —
                                                  Землей, взыскующей любви.

3