Неополимая Купина (Стихи о войне и революции)

Воняем: одни по естеству, а я душой и телом. В студеной башне скованный сидел всю зиму. Бог грел без платья: Что собачка на соломке лежу. Когда покормят, когда и нет. Мышей там много -- скуфьею бил, А батожка не дали дурачки. Спина гнила. Лежал на брюхе. Хотел кричать уж Пашкову: Прости! Да велено терпеть. Потом два лета бродили по водам. Зимой чрез волоки по снегу волоклись. Есть стало нечего. Начали люди с голоду мереть. Река мелка. Плоты тяжелы. Палки суковаты. Кнутья остры. Жестоки пытки. Приставы немилостивы. А люди голодные: Огонь да встряска -Лишь станут мучать, А он помрет. Сосну варили, ели падаль. Что волк не съест -- мы доедим. Волков и лис озяблых ели. Кобыла жеребится -- голодные же втай И жеребенка, и место скверное кобылье -Всё съедят. И сам я -- грешник -- неволею причастник Кобыльим и мертвечьим мясам. Ох времени тому! Как по реке по Нерчи Да по льду голому брели мы пеши -Страна немирная, отстать не смеем, А за лошадями не поспеть. Протопопица бредет, бредет, Да и повалится. Ин томный человек набрел, И оба повалились: Кричат, а встать не могут. Мужик кричит: "Прости, мол, матушка!" А протопопица: "Чего ты, батько, Меня-то задавил?" Приду -- она пеняет: "Долго ль муки сей нам будет, протопоп?" А я ей: "Марковна, до самой смерти". Она ж, вздохня, ответила: "Добро, Петрович. Ин дальше побредем".

7

Ин дальше побредем, И слава Богу сотворившему благая! Курочка у нас была черненька. Весь круглый год по два яичка в день Робяти приносила. Сто рублев при ней -- то дело плюново. Одушевленное творенье Божье! Нас кормила и сама сосновой кашки Тут клевала из котла, А рыбка прилучится -- так и рыбку. На нарте везучи, в те поры задавили Ее мы по грехам. Не просто она досталась нам: У Пашковой снохи-боярыни Все куры переслепли. Она ко мне пришла, Чтоб я о курах помолился. Я думаю -- заступница есть наша И детки есть у ней. Молебен пел, кадил, Куров кропил, корыто делал, Водой святил, да всё ей отослал. Курки исцелели -И наша курочка от племени того. Да полно говорить-то: У Христа так повелось издавна -Богу всё надобно: и птичка и скотинка Ему во славу, человека ради.

8

Во славу Бога, человека ради Творится всё. С Мунгальским царством воевати Пашков сына Еремея посылал И заставлял волхва язычника шаманить и гадать, А тот мужик близ моего зимовья Привел барана вечером И волхвовать учал: Вертел им много И голову прочь отвертел. Зачал скакать, плясать и бесов призывать И, много покричав, о землю ударился, И пена изо рта пошла. Бесы давят его, а он их спрашивает: "Удастся ли поход?" Они ж ему: "С победою великой И богатством назад придут". А воеводы рады: богатыми вернемся. Я ж в хлевине своей взываю с воплем: "Послушай мене, Боже! Устрой им гроб! Погибель наведи! Да ни один домой не воротится! Да не будет по слову дьявольскому!" Громко кричу, чтоб слышали... И жаль мне их: душа то чует, Что им побитым быти, А сам на них погибели молю. Прощаются со мной, а я им: Погибнете! Как выехали ночью -Лошади заржали, овцы и козы заблеяли, Коровы заревели, собаки взвыли, Сами иноземцы завыли, что собаки: Ужас На всех напал. А Еремей слезами просит, чтобы Помолился я за него. Был друг мой тайной -Перед отцом заступник мой. Жалко было: стал докучать Владыке, Чтоб пощадил его. Учали ждать с войны, и сроки все прошли. В те поры Пашков Застенок учредил и огнь расклад: Хочет меня пытать. А я к исходу душевному моли 1000 твы прочитал: Стряпня знакома -После огня того живут не долго. Два палача пришли за мной... И чудно дело: Еремей сам-друг дорожкой едет -- ранен. Всё войско у него побили без остатку, А сам едва ушел. А Пашков, как есть пьяной с кручины, Очи на мя возвел, -Словно медведь морской, белой, -Жива бы проглотил, да Бог не выдал. Так десять лет меня он мучал. Аль я его? Не знаю. Бог разберет в день века.

9