Неоправданная ставка

Гром резко повернул штурвал на показавшуюся с правого борта волну внушительных размеров. «Посейдон» сильно качнуло.

Следующая волна окатила палубу, срывая с места незакреплённые предметы.

— Клянусь трезубцем Посейдона, когда закончится эта болтанка, я кое-кому объясню, как наводить порядок на палубе! — заорал Гром. — Убирайте паруса, сучье племя!

Очередная волна, обрушившись на палубу, унесла за борт двух пиратов. Гром сумел развернуть «Посейдон», и теперь корабль тяжело взбирался на волну и падал носом в открывающуюся бездну. Попытки отыскать упавших за борт товарищей не увенчались успехом, но команда продолжала по очереди осматривать море вокруг.

Шторм бушевал всю ночь. Только на заре ветер стал стихать, волны становились всё меньше, и через пару часов «Посейдон» вышел из зоны шторма. С восходом солнца Грома сменил Карамо, и здоровяк, взяв бутылку рома, присоединился к Сэмуилу, который сидел на носу, вглядываясь в горизонт.

Рисунок № 4

— Ты можешь больше не бояться, Барракуда, этот шторм был не твоим — хохотнув, произнёс здоровяк, устраиваясь на канатах.

— Ты не сказал мне, что галеон «Аполлинария» затонул в этих широтах, — не поворачивая головы, сказал Сэмуил.

— Акула успел просветить тебя о гибели моего корабля? Не узнаю я нашего капитана: с твоим появлением он сильно изменился. Я никогда не замечал за ним особой разговорчивости. Капитан не любит говорить о своих подвигах и, вероятно, не сказал тебе о том, что это он спас моряков из команды «Аполлинарии». Я попросился на борт галеона после того, как узнал, что они будут проходить зону Семи ветров, в пучине которой когда-то погиб мой отец. В детстве он говорил мне: «Мой дед и отец нашли свою погибель в морской пучине. Возможно, и мне уготована та же участь. Если такое случится, обещай мне, что, когда ты станешь капитаном (а ты им обязательно станешь), проходя место моей гибели, бросишь в том месте бутылку хорошего рома. Твой старик-отец с большим удовольствием осушит её, находясь в гостях у Посейдона, и замолвит словечко за тебя богу морей». Подобным курсом ходят только смелые моряки, как мой отец или капитан «Апполинарии», и, может быть, я. Этот путь значительно короче, но немногие отваживаются здесь проходить. Из десяти кораблей, идущих этим курсом, в порт приходят не более семи. Последний проход «Аполлинарии» стал роковым, а я с тех пор стал пиратом. Если бы ты тогда на острове не назвал «Аполло» и имя его капитана, я бы вряд ли взял тебя на борт «Посейдона», ведь капитан Брю был матросом у моего отца, и свой корабль назвал в честь погибшего галеона, только вдвое сократив имя. Вообще наш капитан Акула Пьер, не любит слабых, а своим видом ты тогда напоминал восставшего из мёртвых. Как всё же непредсказуема рука судьбы, сводящая воедино людей, незнакомых друг с другом, но крепко связанных узами дружбы своих предков. То, что связало нас, быть может, свяжет и наших внуков, когда им понадобится верная и крепкая рука. А то, что мои дети и внуки будут крепкими ребятами, можешь не сомневаться, — развеселился Гром.

— То, о чём ты говоришь, Гром, называется философией. Твой разум в состоянии трактовать прописные истины, а это значит, что ты научился выводить итоговые, ключевые фразы, называемые афоризмами. Этого достигает человек, часто задумывающийся, не только над благами жизни, но и над её смыслом.

— Это только так кажется, что тех, кого Господь наделил большим телом, он ограничил умом. Я не умею читать и не могу заглянуть в книги, которые вы с таким удовольствием изучаете, но, когда я встаю у штурвала, я думаю вместе с океаном. С каждым порывом ветра я чувствую его дыхание. Океан о чём-то переживает и дышит, словно боится потревожить, или, напротив, хочет диктовать свою волю, и тогда его дыхание становится могущественным. Он играет кораблём в приподнятом настроении и может безжалостно бросить на скалы, если взбешён. Думать вместе с океаном — великое счастье, и оно дано только тем, кто перестал страшиться властной стихии. Посмотри на Карамо, — опять неожиданно прерывая тему разговора, развеселился Гром. — Вот ему, например, ни к чему думать о смысле жизни. Могу поспорить, что в очертаниях берега он увидит пышные формы портовых дамочек. Карамо! — громко крикнул здоровяк. — Если собрать всё золото, потраченное тобой на Марго, можно будет отлить её бюст и тискать его в минуты грусти.

Команде нравилась беззлобная словесная перепалка двух уважаемых пиратов, и они всегда с удовольствием слушали, о чём те разговаривают. Если кого-то из них на корабле не было, становилось скучно.

— Мне кажется, что ты думаешь о Марго гораздо чаще меня, потому что постоянно повторяешь её имя, уж не хочешь ли ты дружище Гром, у меня её украсть? — ухмыльнувшись, бросил Карамо.

— Земля! — закричал дозорный.

— Ну вот, Барракуда, пришла пора ступить на земную твердь. Моя требуха приятно постанывает в предвкушении доброго вина и душистой, хорошо зажаренной свиной корочки. Отгадай, где постанывает у Карамо? Вот именно друг мой Барракуда, свербит у канонира в ядрышках. ХХХ