Неоправданная ставка

ПО ТУ СТОРОНУ РЕАЛЬНОСТИ

В сознании Майкла царил туман. Реальность жила вперемешку с тем миром, который он так любил, на который возлагал все свои надежды, и который так жестоко с ним обошёлся.

В клинике Майкла поместили в отдельную палату, выходящую окнами в сад. По утрам палата заливалась солнечными лучами и наполнялась запахом благоухающих цветов. Через неделю пребывания в клинике Майклу разрешили прогулки в саду, где он с удовольствием проводил большую часть времени.

Наблюдая за своим пациентом, доктор заметил перемены в его настроении. Чем это было вызвано, точному определению не поддавалось, но, как показалось доктору, это было связано с ночными видениями.

Если утром Майкл начинал что-то писать в своей схеме, переданной доктору Эдвардом, то весь день сидел со счастливым лицом. Если же после пробуждения он не подходил к столу и не писал, то целый день находился в угнетённом состоянии. Доктор несколько раз пытался найти хоть какую-нибудь логику в этой схеме, но всякий раз приходил к выводу, что это не поддающийся логическому осмыслению набор символов, знаков, букв. Скорее, все это напоминало какую-то сложную игру, завершения которой не знал даже её создатель. В один из дней доктор увидел следующую картину: Майкл, сидя в саду, раскладывал карты и что-то говорил. Доктор незаметно приблизился и стал слушать.

— Ну вот, Джозеф, мы снова вместе и теперь будем видеться чаще. Пообещай же мне, что не будешь пропадать надолго. Тебя вообще почему-то нет. Я очень редко вижу тебя, но почему? Молчишь?

Произнося свой монолог, он держал в руках Майкл бубновую двойку.

Затем вытащив бубнового короля, торжественно произнёс: — Ваше величество, вы можете на меня целиком положиться. Я всё знаю, но пока не могу помочь вам, хотя кто знает?

Ветка предательски хрустнула под ногами доктора.

Майкл, резко обернувшись на звук, спрятал карты. Он не заметил доктора, но тут же поднялся и пошёл в сторону здания.

Парадоксальным было то, что он так резко среагировал на шум. При том, что раньше не обращал на посторонние звуки никакого внимания. Большую часть суток он спал и находился в своих грёзах, где у него с каждым днём становилось всё больше друзей.

Ни Каролине, ни Эдварду доктор не разрешал встречаться с Майклом в течение двух недель, и только к концу третьей он позвонил Эдварду и попросил приехать.

— Дальнейшее содержание вашего брата в клинике не имеет смысла. Мне кажется сознание может вернуться к нему в любой момент. Я наблюдал за ним и понял, что он сам отказался от внешнего мира, желая пребывать в своих видениях, и вернется к реальности, когда захочет. Вы можете увезти его домой, а я буду навещать вас два-три раза в месяц. Сейчас я поеду с вами, чтобы выбрать для него более удобную обстановку.

***

Когда к Эпштейну приехал Джонни Кобра и рассказал о случившемся, Ричард впал в такую ярость, что даже видавший виды Джонни почувствовал себя неуютно. Эпштейн собрал все самые отвратительные эпитеты, говоря о своём младшем сыне, и только когда немного успокоился и взял себя в руки, смог продолжить разговор с Коброй, который за время бушующего урагана по имени «Ричард», сидел молча глядя в пол.

— Где он сейчас? — после некоторой паузы спросил Эпштейн-старший.

— Он в клинике доктора Морти. Твой старший сын постоянно справляется о его состоянии, и, я думаю, тебе пока нет надобности ехать туда, — как можно мягче произнёс Кобра.

— Ты думаешь, мне нужны твои советы? — снова вспыхнул гневом Эпштейн, — ладно, Джонни, я кажется порядком завёлся, — добавил он успокаиваясь. Если Эдвард находится рядом, я могу быть спокоен. От твоих друзей мне не поступало никаких сведений. Они вообще работают, или получили гонорары и решили раствориться?

— Знаешь, Ричард, что я вынужден сказать тебе? Ты, конечно очень серьёзный землевладелец, и у тебя горе, но это не даёт тебе права повышать на меня голос и сомневаться в компетенции моих ребят. Они профессионалы и знают свою работу. Я свяжусь с ними, и они обязательно созвонятся с тобой. Моя миссия, насколько я понимаю, закончена. Если больше нет вопросов, я, пожалуй, поеду.

— Езжай. Наша сделка закончена. — сухо ответил Эпштейн.

После отъезда Кобры, Ричард долго раздумывал, стоит ли ему поехать навестить сына в клинике, но здравый рассудок возобладал над гневом, и он решил первым делом связаться со старшим сыном.

Каково же было его удивление, когда к дому подъехал автомобиль, и на пороге появились Эдвард, ведущий Майкла под руку, а следом шёл незнакомый мужчина с небольшим саквояжем.

— Здравствуйте, мистер Эпштейн, я доктор Морти, — сказал доктор, — Ваш сын после потрясения находился на лечении в моей клинике, но сейчас кризис миновал, и я решил, что процесс реабилитации будет проходить гораздо быстрее в стенах родного дома.

— У этого негодяя нет дома! — возмутился Эпштейн. — Нет больше семьи, и нет имени! Я лишаю его всего, что он имел! Он совершил невиданную подлость, которой нет прощения, и я больше не хочу его видеть!