Неопубликованное вступление к "Бэббиту"

Синклер Льюис НЕОПУБЛИКОВАННОЕ ВСТУПЛЕНИЕ К «БЭББИТУ»

Это — рассказ о правителе Америки.

Рассказ об Утомленном Бизнесмене, человеке с усами щеточкой и жестким голосом, который в курительном салоне спального вагона толкует об автомобилях и сухом законе, неважно играет в гольф и отлично в покер во второразрядном загородном клубе близ кипучего американского города.

О нашем победителе, диктаторе в области коммерции, образования, труда, искусства, политики, морали и разговоров о бейсболе.

Таких тридцать миллионов, мужчин и женщин, и их власть не имеет себе равных. Ни один царь не мог указывать своим крепостным, какие носить галстуки и с кем играть в кости; ни один генерал не мог предложить своим солдатам список разрешенных шуток или приказать им, отдыхая после боя, упиваться романами о ковбоях и неунывающих девчонках. Но всего этого достиг наш правитель.

Хотя нравственные нормы Англии, политику Франции и промышленное развитие Германии определял здравомыслящий средний буржуа, их буржуазия — памфризия[1] — никогда не осмеливалась диктовать, какой должна быть скульптура и как надо держать вилку. Потому что в этих странах есть еще отщепенцы и аристократы, которые отвечают пренебрежительной усмешкой на попытки лишенных воображения людей проникнуть в запретную для них область. Но в Америке мы создали совершенного сверхчеловека, и это архангелоподобное чудовище носит сладкозвучное имя Памфри — старина Г. Т. Памфри, обыкновенный американец и всесильный властитель.

Хотя это повесть о жизни одного только Г. Т. Памфри, а совсем не требник, определяющий течение жизни лиц, его окружающих, окружение это не оставляет его ни на секунду, ибо оно воплощено в Памфри, воссоздано в его иконоподобном лике.

Монарк-сити — это любой «прогрессивный, развивающийся, целеустремленный, оживленный, современный» город Америки или Западной Канады с населением, превышающим восемьдесят тысяч жителей; сюда не входят лишь восемь-десять городов, представляющих собой отрадное исключение.

Памфри часто посещает эти исключительные города и побуждает их театры, гостиницы, книжные и универсальные магазины стремиться к совершенству Монарк-сити, чтобы и мы, недостойные, обрели благодать нравственной чистоты, напористости и ледяной воды.

Однако совершенно очевидно, что Памфри не шарж и не тип.

Фигура этого тирана слишком трагична, и было бы ребячеством умышленно писать на него сатиру. Он живой человек, действующий из самых лучших побуждений и верящий в собственную правоту; для него священны мифы об американских пионерах; а наедине с самим собой его одолевают сомнения; он очень привязан к своей строптивой дочери и к тем приятелям, с которыми он завтракает в клубе и которых считает своими друзьями; он бог, сжигающий сам себя на современном усовершенствованном алтаре; он жертва собственной агрессивной обыденности, и в беспокойных снах он мечтает о нежных руках Фрины,[2] о сорочке святого Иоргена и о вечереющем море, которые и ведать не ведали о нравственной чистоте, напористости и автопокрышках.

Удивительно сложное явление эти американские города с населением от восьмидесяти тысяч до миллиона жителей.

В промышленном отношении они великолепны. Они снабжают: полмира автомобилями, станками, мукой, паровозами, рельсами, электрооборудованием — вещами необходимыми и удивительными.

Дома в этих городах сделаны более искусно, чем дворцы, а гостиницы и учреждения огромны, как соборы, и приносят гораздо больше пользы. Их обитателям знакомы и Пятая авеню, и Пиккадилли, и Елисейские поля. Голсуорси приезжает в них читать лекции, Карузо — петь, Крейслер[3] — играть на скрипке (пусть даже его все время просят сыграть «Юмореску»),[4] и здесь в малом театре могут поставить пьесу Шницлера[5] в то же время, что и в Вене, и гораздо раньше, чем в Лондоне. И все же эти громадные беспорядочные скопища не города, а деревни. Они ввозят Крейслера так же, как они ввозят шелка, — не потому, что они страстно любят музыку или шелка, а потому, что эти очевидные символы процветания создают им престиж в обществе. Посещение концертов почти столь же неоспоримо свидетельствует о богатстве, как езда в роскошном лимузине. Элегантно одетая публика, приняв изящные позы, слушает великого скрипача; но не это признак музыкальности народа: надо, чтобы люди с воодушевлением играли сами — хотя бы из рук вон плохо, пусть это даже просто четыре пожилых скрипача, пиликающие на скрипках в винном погребке. Поскольку пока еще не изобрели прибор для измерения в эргах духовной энергии, нельзя привести точных статистических данных, но думается, что ни один из этих городов с миллионным и полумиллионным населением не наслаждается и одной десятой духовных радостей, доступных маленькому Веймару (с его 35 тысячами жителей), где никогда не обретался наш процветающий коммивояжер, а лишь жили Гёте и Шиллер.