Неоткрытые открытия, или Кто это придумал

Однако после работ Кулона проходит почти сто лет, и в 1877 году Джеймс Максвелл, другой великий физик, публикует статью о неизвестных работах Г енри Кавендиша, британского физика и химика, в области электричества. Максвеллу как первому директору Кавендишской лаборатории в Кембридже, построенной на средства потомков Кавендиша, был предоставлен для ознакомления архив покойного ученого. И вот в этом архиве Максвелл и обнаруживает полностью готовую к публикации рукопись Кавендиша, в которой выведен закон, аналогичный закону Кулона. Экспериментальные доказательства в опыте Кавендиша существенно отличаются от опыта Кулона, при этом метод был более прост и доказательства более точны, чем у Кулона. Кавендиш во время выполнения эксперимента исходил из того, что на полом металлическом проводнике только тогда весь электрический заряд может распределиться по наружной поверхности, когда эти заряды отталкиваются друг от друга по закону квадрата расстояния.

Даты на рукописи Кавендиша нет, но Максвелл счел ее выполненной, во всяком случае, не позднее 1775 года. То есть по меньшей мере на десять лет раньше, чем Кулон открыл тот же самый закон. Как же случилось, что работа Кавендиша целых сто лет оставалась никому не известной? Как могло произойти, что такой крупный ученый, как Кавендиш (многие его называли «Ньютоном современной химии»), пренебрег публикацией работы по электричеству, которую, конечно, он не мог не считать весьма значительной?

История, вероятно, никогда не найдет ответа на этот вопрос, но самое правдоподобное, что Кавендиш просто позабыл отправить ее в печать. Это объяснение кажется невероятным: казалось бы, его коллеги-ученые, должны были бы знать об этих экспериментах и напомнить ему о них. Но здесь вскрывается особенность характера Кавендиша. Генри был английским лордом и занимался физикой и химией в качестве хобби, выражаясь современным языком.

А еще он был человеком с большими странностями. Нелюдимый Кавендиш мало говорил и смущался, когда к нему обращались незнакомцы. Лабораторией для опасных экспериментов с электричеством ему служили конюшни отца. Но спустя какое-то время он превращает в лаборатории большую часть громадного родительского дома. Лишенный прав на немалое семейное богатство, он внезапно получает огромное состояние от своего дяди. Однако дельцом Кавендиш не стал, а промотать полученное наследство попросту бы не успел. К тому же ему было тогда уже за сорок — образ жизни и привычки его давно сформировались, и менять их он не хотел. Словно сошедший со страниц учебника о настоящем джентльмене, он был педантичен во всем. В течение всей жизни выходил на прогулку в одно и то же время дня. Решив, что не желает встречаться ни с кем из знакомых лондонцев, он усвоил обыкновение ходить только посередине мостовой: уклоняться от лошадей было легче, чем от навязчивого человеческого общения. Кавендиш вел тихий и уединенный образ жизни. Со служанками общался только записками и не заводил личных отношений вне семьи. Женская прислуга в родительском доме Кавендишей не рисковала попадаться ему на глаза: за этим мог последовать отказ от места. Один из источников утверждает, что Кавендиш, возвращаясь домой, часто пользовался черным ходом — так он избегал встреч со своей экономкой.

Круг его общения ограничивался только клубом Королевского общества, члены которого обедали вместе. Кавендиш редко пропускал эти встречи и пользовался исключительным уважением со стороны современников. Но лишь немногие из завсегдатаев клуба знали, как звучит его голос: заговаривал он только тогда, когда мог сообщить нечто из ряда вон выходящее. За сорок лет его шляпа ни разу не переменила своего места на полке в клубном гардеробе. Раз в году, в один и тот же день и час, к нему приходил портной. Молча снимал мерку и исчезал. Никаких вопросов о материале и фасоне нового платья портной не задавал, да и незачем было: костюм мог быть только копией прежнего с минимальной поправкой на изменение параметров хозяина с возрастом и на сезон. Таким образом Кавендиш просто раз и навсегда уничтожил еще один повод для вздорных раздумий и отвлекающей болтовни.

Ученый был совершенно безразличен к окружающему миру и никогда не интересовался происходящими в нем событиями — даже такими значительными, как французская революция или наполеоновские войны, именно в это время охватившие Европу. Он был воплощением научной сосредоточенности. И в глазах современников это сделало его неисправимым чудаком. Только с друзьями по науке он становился разговорчивым и охотно делился своими обширными познаниями.