Неотправленное письмо

— Для этого существует партия, товарищ Щуров. Мы с вами оба коммунисты не для того, чтобы механически взвешивать на весах, что больше потянет — район или отрасль, а для того, чтобы найти вариант, который учитывал бы и ваши и наши интересы и в то же время предельно быстро двигал вперед общее дело.

— Все-таки парадоксальная получается картина. Состоим в одной партии, а интересы в корне противоположные.

— Ведомственные интересы, а не партийные. Партийные интересы у нас с вами одни — благо народа.

— Но вы, товарищ Немчинов, так сказать, профессиональный партийный работник, и у вас ведомственные и партийные интересы сливаются полностью.

— Вы считаете это недостатком?

— …а я геолог, профессиональный искатель месторождений полезных ископаемых.

— А знаете, что я вам скажу, товарищ Щуров? Настоящая партийная работа имеет очень много общего с геологией. Вы ищете месторождения, залежи, россыпи. А разве мы не ищем в людях залежи нового отношения к работе и к жизни? Разве мы не ищем в человеческих сердцах щедрых россыпей коллективизма, коммунистичности, дружбы и братства? Разве не поисками месторождений новых социальных возможностей человеческого общества является настоящая партийная работа?

— Да, да, вы, конечно, правы, но разрешите мне все-таки остаться при своем мнении.

— Пожалуйста. Я своего мнения насильно вам навязывать не собираюсь. Для современного профессионального партийного работника это было бы совсем непрофессионально.

— Не получилось у нас с вами мирного разговора…

— Не получилось.

16

— Здравствуй, Сарафанов.

— Здравствуйте, товарищ Щуров.

— Ну зачем же так официально?

— Привычка.

— Я ведь запросто зашел — без чинов, без званий.

— Спасибо.

— Ты вроде бы не веришь?

— Нет, почему же? Верю.

— Ты только меня правильно пойми…

— Стараюсь.

— Служба — она и есть служба.

— Конечно.

— Раз получил сигнал, значит нужно реагировать. Правильно?

— Правильно.

— Я только одного хочу, Сарафанов, чтобы личной вражды между нами не было.

— У меня к вам личной вражды, товарищ Щуров, нету.

— И у меня нету.

— Вот и хорошо.

— Я, знаешь ли, Сарафанов, люблю в открытую. Ты в одно веришь, я — в другое…

— Правильно.

— А дошло дело до драки — сыпь на всю катушку! Только без злобы.

— Верно.

— Я обязан был тебя приказом снять. За нарушение технических правил.

— .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

— А ты сразу жаловаться.

— Это не жалоба.

— Как не жалоба? Всю Москву на ноги поднял.

— Вы же сами сказали: я в одно верю, ты — в другое…

— Так зачем же через голову Главка в Центральный Комитет полез?

— Дошло дело до драки — сыпь на всю катушку! Ваши слова, товарищ Щуров.

— Да, мои…

— Ну и весь разговор.

— Значит, не хочешь по-мирному жить?

— Наоборот, только по-мирному и хочу.

— Не понимаю я тебя, Сарафанов.

— А я вас не понимаю, товарищ Щуров.

— Зла вроде бы друг на друга не держим, а не понимаем…

— И так бывает.

— Плохой ты дипломат, Сарафанов.

— И вы, товарищ Щуров, не лучше.

— Опасный ты человек, Сарафанов. Авантюрист. Нельзя тебе доверять ни людей, ни техники… А этих глуховских дураков втянешь в историю, я уже чувствую. Хватятся, да будет поздно.

17