Неотвратимость

Саймонов сел и сразу заскрипел пером. Не успел Павел просмотреть и первую полосу купленной по дороге газеты, как услышал:

— Уже, пожалуйста.

— Что «уже»?

— Уже все написал. Что мог и хотел, разумеется.

На четвертинке листа размашистым небрежным почерком было начертано:

«Я действительно убил — задушил — в августе нынешнего года девушку. В Останкине. В Москве. Ни о каких деталях сейчас говорить не намерен. Я болен, у меня плеврит. Прошу этапировать в Москву. Там меня подлечат. И я смогу воспользоваться услугами квалифицированного адвоката.

Саймонов».

— Озадачиваете вы меня, Саймонов. Значит, кое-какие выводы, которые напрашиваются сами собой, действительно имеют под собой почву. Ну что ж. Делаем перерыв на несколько часов.

Эти несколько часов Калитин провел так:

Прежде всего по его просьбе работник Якутского розыска был направлен с заданием в самое лучшее городское фотоателье.

Пока он выполнял поручение, старший лейтенант еще раз выслушал того постового, который по настоятельному требованию Саймонова привел его в отделение милиции.

— Ночью это было. Подбегает ко мне гражданин. Одет легко. Дрожит. Не то от холода, не то еще от чего. Говорит: «Я убил человека». Проводил его в отделение.

— А мы сразу же телеграфировали вам, — подхватил рассказ постового тот сотрудник Якутского розыска, который привозил записные книжки Саймонова.

Одна мысль уже давно приходила в голову Павлу, но он отгонял ее от себя. Дело громкое, не могли ли, разговаривая с Саймоновым, здешние сотрудники каким-то образом нечаянно намекнуть, подсказать то, что произошло в Останкине? Нет, не должны якутские товарищи допустить подобной оплошности. Да и нечего больше гадать. Сейчас все встанет на свои места.

…Снова привозят Саймонова. Он обеспокоен. Смотрит на одного присутствующего, на другого — какой подвох ему приготовлен? Что подвох предстоит, он убежден: старший лейтенант из Москвы, похоже, не будет зря терять время.

Саймонова приглашают подойти к столу. На нем лежат большие, 9×12 сантиметров, портреты молодых женщин.

— Гражданин Саймонов, — голос Калитина подчеркнуто официален. — Перед вами шесть фотографий. Укажите, какая из изображенных на снимках женщин является вашей жертвой. Прошу понятых зафиксировать акт опознания.

Саймонов не медлит. Он прекрасно понимает, как будет воспринято его колебание, и почти сразу же прикасается пальцем к фотографии, лежащей слева.

Калитин один за другим переворачивает снимки обратной стороной: на белом фоне каждого из них четким каллиграфическим почерком местной паспортистки фиолетовыми чернилами выведены имя, отчество и фамилия сфотографированной женщины и место ее работы.

— Как видите, Саймонов, все шесть — жительницы Якутска: здесь родились, здесь живут и трудятся и в Москве пока не бывали и проездом. Все шесть портретов специально для вас отпечатаны с негативов в городском фотоателье.

Саймонов безмолвствует.

— Только не устраивайте, пожалуйста, истерик. Сейчас мы оформим процедуру опознания, и я вас официально допрошу.

— Я сказал правду. Я убил человека. По крайней мере был уверен, что убил…

— Сядьте и как следует обдумайте свои слова. Иначе вас будут судить еще и за ложные показания.

Опять вдвоем. Психически неуравновешенный, потерявший контроль над собой, запутавшийся человек. И человек, в полную меру сильный — своим спокойствием, сознанием власти, которой он облечен, пониманием своего долга и ответственности.

— Не спешите, я не успеваю записывать, — изредка лишь просит Павел с какой-то прорвавшейся лихорадочной торопливостью изливающего душу Саймонова.

— Наперекосок пошла моя жизнь. А почему? Все казалось, что я большего достоин. Не оценили. Что другим просто-напросто везет, а я невезучий. Злился на весь мир — перехитрю ее, судьбу-злодейку! А выходит, не зря мудрецы возвестили: «ма́нес, фа́кел, фа́рес» — «отсчитано, отмерено, взвешено».

Калитин сдержался, хотя ему очень хотелось как следует отчитать этого доморощенного фаталиста: нет, перебивать нельзя, а то опять улитка спрячется в свой домик.

— Новый год скоро. Не знаю, я, например, не люблю этот праздник. А чего хорошего? Еще разменян один год бытия. Ведь сказано: «Затопили нас волны времени. И была наша участь мгновенной».

— Вы так свободно манипулируете священными текстами, Саймонов, что можно подумать, будто вы в бога верите.