Неожиданный звонок

Теперь я обрела уверенность в том, что он скрывает правду.

— Возможно, она придала слишком большое значение вашему совместному путешествию в Лондон,— невозмутимо заявила я.— Она из тех людей, кто способен уцепиться за такой факт и все преувеличить.

Он потягивал vichyssoise, без труда подыгрывая моему стремлению казаться невозмутимой, спокойной.

— Возможно.

Я покраснела, сама не знаю почему, и смутно ощутила, что своей короткой репликой он дал мне отпор. Я принялась сосредоточенно вытирать рот салфеткой и лихорадочно изобретать новую тему для беседы.

— Янсены не говорили вам о том, что Джина звонила из их квартиры?— спросила я наконец, вспомнив, что мой знакомый из Скотланд-Ярда в ходе своего расследования связался с этой четой.— Они сказали вам об этом?

— Я не видел их обоих с субботнего утра,— ответил Гарт.— Мы ели ленч вчетвером в обществе Джины. После этого до конца уикэнда я занимался личными делами, а вечером в воскресенье вернулся в Париж.

— Но вы говорили с ними — с вашей партнершей — по телефону после этого?

— Да,— ответил Гарт,— сегодня утром я беседовал с Лилиан, но по телефону мы всегда говорим только о делах. Слишком дорого.— Он улыбнулся.— Мы, европейцы, не разделяем вашей любви к международным разговорам!

— Я не считаю это моей главной страстью,— сухо заметила я, вспомнив счета, присылаемые телефонной компанией в аккуратных плотных светло-бежевых конвертах.

— О да,— сказал он,— я забыл. Вами владеет другая, гораздо более интересная страсть. Как вы впервые заинтересовались Шекспиром?

Я отметила, что он умел исключительно ловко направлять беседу в нужное ему русло. За время нашего долгого изысканного, восхитительного обеда я говорила вещи, которыми редко делюсь с незнакомыми людьми; крепкое вино ударило в голову, заставляя меня посвящать Купера в мельчайшие подробности моей жизни. Я говорила о Новой Англии и Нью-Йорке, о новой жизни и новом мире, о моих родителях, работе, увлечениях. Мы беседовали о театре, фильмах, литературе; я с удивлением обнаружила, что высказываю смелые, откровенные суждения по многим вопросам, которые прежде вызывали у меня смущение и скованность. Когда мы, сидя друг против друга, потягивали черный кофе и «Гранд Марнье», я поняла, что теперь он знает обо мне очень многое, в то время как я по-прежнему не знала о нем практически ничего.

— В каком колледже вы учились?— спросила я, помня, что английская система образования значительно отличается от американской, но полагая, что Купер получил где-то солидную подготовку.— Я хотела сказать, в каком университете?

— Я не учился в университете,— невозмутимо заявил он.— Мой отец обанкротился, и мне рано пришлось пойти работать, как Дэвиду Копперфилду.

— О,— произнесла я, не зная, что сказать.— Но вы закончили среднюю школу — получили аттестат?

— К счастью, да, поскольку мой отец успел снова встать на ноги, прежде чем мне исполнилось семнадцать лет. Однако если бы мне пришлось бросить школу раньше, это не имело бы большого значения. Это была одна из тех школ, сам факт обучения в которой, как считается, открывает перед выпускником все двери, независимо от его академических заслуг. Я говорю «как считается», потому что ситуация изменилась, и теперь за годы обучения необходимо приобретать знания — революционная идея, которая потрясла бы моего отца.

— Он умер?

— Да — вероятно, к счастью для него. Мир, которому он принадлежал, исчез после второй мировой войны. Он не воспринял бы перемен, происшедших в конце сороковых и начале пятидесятых.

Купер говорил просто, с сочувствием, но без сожаления.

— Моя мать вскоре последовала за ним. У меня есть сестра в Новой Зеландии и три тетки — старые девы, живущие в Норфолке,— если не считать их, у меня нет родственников, как и у вас... Я так и не решил, плохо это или хорошо. Думаю, без родственников человек чувствует себя более свободно, но...

— Одиноко,— добавила я и подумала: как ему удалось разбогатеть, ведь он явно не получил наследства?

— Когда вы познакомились с вашей партнершей? Вы давно ее знаете?

— Да, я встретил Лилиан десять лет тому назад, когда работал в лондонском магазине, в отделе фарфора и стекла. Я был продавцом, она — одним из моих лучших покупателей. Однажды, через шесть месяцев после нашего знакомства, она спросила меня, не хочу ли я продавать ее собственный товар. Ее интересовала возможность импортирования французского фарфора и стекла в Лондон. Она обладала нужными связями в мире бизнеса, сама занималась им и думала, что сумеет создать рынок для определенных изделий из стекла, которые не ввозились в Англию после войны... Короче, у нее были деньги, чутье на конъюнктуру, она знала, что делает. Я лишь продавал товар, который пользовался спросом. Мы не успели опомниться, как стали партнерами по маленькому, но процветающему экспортно-импортному бизнесу.

— Ясно.

Я не могла поверить, что он когда-то был простым продавцом. Он абсолютно не соответствовал моему представлению о людях этой профессии.

— Но вам... вам нравилось продавать товар?