Непереводимое в переводе

данному народу привычки и обычаи, которых у него нет) и, во-вторых, в умении подыскать наиболее лаконичную форму, в которую и заключить объяснение или намек на сущность дела. Если сравнительно просто дать читателю понять, что хочет сказать персонаж, глядя с сожалением на собеседника и крутя ладонь с растопыренными паль­цами у виска или посвистывая и уперев опять-таки в ви­сок указательный палец, то весьма нелегко несколькими словами рассказать легенду, передать суть приметы, рас­толковать традиционное поведение,    направить    мысль читателя к известной каждому носителю    языка сказке или произведению литературы.   Переводя   некрасовских «Коробейников», нужно поведать читателю о том, что в дореволюционной России верующие, зевая, крестили рот, чтобы туда не залетела невзначай нечистая сила — «Ста­рый Тихоныч, зеваючи, то и дело крестит рот» ¹. В бол­гарском переводе Тихоныч и зевает и крестится, но связи между обоими действиями нет, и это, мы считаем, одна из  неизбежных потерь:  объяснить   (правда, не в двух коротких строках), конечно, можно, но это приведет к неоправданному привлечению внимания читателя к не­значительной детали, которая в подлиннике совсем не подчеркнута. Или что делать с тем самым (явно непри­личным с точки зрения любого иностранца) «поплевыва-нием» графини Ростовой? — графиня, а плюет! У одного болгарского переводчика, а также в переводе на англий­ский язык графиня ничтоже сумняшеся сплевывает, прежде чем вернуться в гостиную («погледна ноктите си и плю», "looked at her nails and  spat out"). Но в по­следнем болгарском переводе уже содержится намек на «сглаз»: «плю лекично за уроки»; также приблизительно передано это и во французском переводе: «Pour conjurer le mauvais sort, la comtesse cracha».    Или как быть с фольклорными аллюзиями? Сообщая о съезде колдунов в Боготе, автор в скобках сообщает: «По непроверенным сведениям, делегаты прибыли верхом на метлах»². Каж­дому русскому известно, что излюбленным   транспортом ведьм являются ступа, помело, метла — в этом вся соль «непроверенных сведений». Ну а если в фольклоре, допу­стим, англичан, ведьмы и всякая нечисть    пользуются иными средствами передвижения? Или если у другого народа и ведьм не наблюдается?

'Некрасовы. А. Сочинения. Т. II, с. 35. ² Кр., 1976, № 1, с. 12.

336

В отношении всех реалий, в том числе и ситуативных, отражать национальное своеобразие в принципе надо. Скажем, при переводе рассказов Гоголя все ведьмы дол­жны быть переданы с характерными для украинского фольклора атрибутами. Нельзя, переводя с турецкого языка, написать «мой турецкий друг кивнул» в значе­нии «согласия», потому что, выражая согласие, турок не кивает: либо он выразит это характерным для его нацио­нальности путем, либо, в худшем случае, нейтрально (мой турецкий друг «согласился», «не возражал», «принял»), либо он не турок.

И тут опять встает вопрос, что делать в случаях, когда у автора гурок кивает? Переделать кирок на покачивание головой? Или передать нейтрально « согласился»? Или оставить как есть? Эти вопросы особенно важны, когда дело касается быта и культуры страны ПЯ. Если автор— современник переводчика, все вопросы решает он сам. Если же нет, то переводчик, прежде чем принять какое-либо решене, должен учесть: действительно ли это ошиб­ка? А, быть может, наш турок знаком с европейскими обычаями, в частности с обычаями своего собеседника, или подражает ему? Если же это в самом деле промах, а особенно при описании действительности страны ПЯ, то, пожалуй, исправить его можно — тактично, ненавяз­чиво, нейтральными средствами, чтобы не подводить ав­тора, себя и, что важнее, чтобы не искажать жизненной правды.

Но и когда промахов нет, не все и не всегда можно передавать как есть. Нередко ситуативная реалия носит такой характер, что у читателя перевода возникают не те ассоциации, которых автор ожидает от читателя подлин­ника. Цитируя А. Нойберта, А. Д. Швейцер ¹приводит его пример о переводе на арабский язык строки из сонета Шекспира, где «летний день ассоциируется с понятием красоты», и отмечает, что у арабского читателя летний день и красота несовместимы и лето нужно заменить вес­ной: для араба лето связано со зноем и, следовательно, приятных ассоциаций не вызывает. С этим можно согла­ситься, но лишь при условии, что речь идет о сравнении, т. е. о понятии, близком к устойчивым единицам. А будь это обычное описание прекрасного летнего дня, каковы бы ни были температурные различия, переводчик не име­ет права делать скидок на температуру. Приблизительно

'Швейцер    А.  Д.    Перевод и лингвистика, с. 243.

337

то же в примере со съездом колдунов, поскольку дается не описание народного быта, а, так сказать, ссылка на него; поэтому ситуативную русскую реалию можно при переводе даже заменить подходящей ситуацией, понят­ной читателю на ПЯ.