Неписанная любовь (ЛП)

Отец. Контролер. Насильник.

— Ты не обязана мне рассказывать, — говорит он минуту спустя.

— Я думала о том, с чего начать, а не о том, хочу ли я говорить об этом.

Мы оба смотрим на звезды и ночное небо, которое так напоминает мне мои собственные бедра и звезды, вытатуированные вокруг моих шрамов.

По небу проносится падающая звезда, и я воспринимаю это как знак.

— Когда я была моложе, мне было трудно контролировать свои эмоции.

Его большой палец продолжает поглаживать мой шрам взад-вперед, давая мне уверенность в том, что я могу продолжать.

— Мой отец был злым человеком, которому доставляло удовольствие принижать свою жену и дочь. Но никто этого о нем не знал, потому что для общества он был добропорядочным гражданином. Помощник шерифа с блестящим будущим. Заботливый муж и отец, каких показывают в кино и журналах, — в этих словах сквозит явное отвращение.

Сердце Рафаэля замирает у моего уха.

— Он абсолютно ничего не контролировал, по крайней мере с нами. Это был лишь вопрос времени, когда я поняла, что он склонен к агрессии, — я переворачиваю ладонь на его груди, чтобы он мог видеть шрам. — Мне было всего одиннадцать, когда произошел мой первый… инцидент.

Его сердце снова ускоряется.

— Инцидент?

— Самоповреждение, — я провожу большим пальцем по своему первому шраму на ладони. — Все началось со случайности. Кто-то купил мне одно из тех старинных ручных зеркал, и однажды, после того как отец набросился на меня за то, что я рисовала на своей коже перманентным маркером, я разбила его. Просто швырнула в стену и увидела, как оно разлетелось на сотню осколков.

— И что он сказал?

— Что только уродливые девочки так рисуют на своей коже.

— Вот ублюдок.

— Когда он вошел и увидел это, он сказал, чтобы я сама все убрала. И запретил маме помогать. Сказал, что если я хочу быть непослушным отродьем, то должна усвоить урок, убрав за собой, — я напрягаюсь при этом воспоминании.

Рафаэль проводит рукой по моему позвоночнику.

— Тебе было всего одиннадцать.

— Несмотря ни на что, мне не следовало бросать что-то в гневе. Так поступает он.

— Ты была ребенком, — его слова подражают моим прежним. — Тебе разрешено совершать ошибки и злиться.

— Да, но только не в моем доме. Все должно было быть идеально, включая меня.

В глазах Рафаэля горит огонь, его гнев кипит под кожей.

— Он когда-нибудь бил тебя?

— Нет, но ему и не нужно было этого делать, потому что его слова всегда несли в себе удар.

Рафаэль обводит тонкие косточки на моих руках.

— Думаю, твои татуировки только подчеркивают твою красоту.

Я с трудом произношу «спасибо», учитывая, как сильно сжалось мое горло. Никогда еще никто не смотрел на меня и не говорил со мной так, как он.

— Что случилось дальше? — спрашивает он.

— Когда я собирала осколки, я случайно порезалась, — мое дыхание сбивается. — Рука болела просто адски, но боль в голове наконец-то утихла, хотя бы ненадолго, — я провожу пальцем по одной из своих татуировок на руке. — Я почувствовала облегчение, — я грустно смеюсь. — Это длилось недолго, но это было неважно. Родился новый механизм преодоления трудностей, — моя покрытая шрамами рука сжалась в кулак.

— Резаться стало еще труднее, когда мама съехала от меня перед моим двенадцатым днем рождения и подала документы на развод. Проводить будни с ней, а выходные — с кошмарным отцом, едва не разрушило меня, но, к счастью, мама получила полную опеку надо мной как раз перед тем, как мне исполнилось четырнадцать.

Рафаэль подносит мою ладонь со шрамом ко рту и целует ее. Это незначительный жест, но он невероятно сильно воздействует на мое сердце.

Сердце, которое Рафаэль медленно завоевывает, осколок за осколком.

Он не отпускает мою руку, и я тоже не пытаюсь отстраниться.

Не думаю, что смогла бы, даже если бы захотела, судя по тому, как напряглась его хватка, когда я снова заговорила.

— Я сохранила кусочек зеркала, пока не нашла более подходящие… альтернативы.

— Они все еще у тебя?

— Что?

— Твои альтернативы.

Мое тело напряженно прижимается к его телу.

— Зачем тебе знать об этом?

— Я не собираюсь осуждать тебя за твой ответ. Мне просто любопытно.

— Через пару лет после того, как я завязала с этим, я избавилась почти от всего.

— И что ты оставила?

— Кусочек зеркала. Я пыталась избавиться и от него, но пока не смогла.

Он сидит в тишине минуту, и я не пытаюсь ее заполнить, вместо этого позволяя ему обдумать все, что я ему рассказала.

— Как долго это продолжалось?

— Достаточно долго, чтобы нанести вред моему телу.

— Ты когда-нибудь… — его голос срывается.

— Пыталась покончить с собой? — с таким же успехом можно спросить об этом в упор.

Он кивает, и мускул на его шее подрагивает.