Неписанная любовь

Если бы я не был так внимателен к ее выражению лица, я бы, наверное, не заметил, как померкла ее улыбка или как слегка потускнели ее глаза, но я замечаю все, когда дело касается ее, что является одновременно и благословением, и проклятием, судя по тому, как мой желудок сжимается от ее разочарования.

Она приходит в себя быстрее меня.

— Ты тоже важен для меня, — она встает на носочки и целует меня в щеку. — Спасибо.

— Готова?

Она кивает, и мы меняем тему разговора, пока идем обратно к машине, хотя я не могу избавиться от чувства, что каким-то образом разочаровал ее.

Я должен стать лучше для нее, иначе потеряю ее раньше, чем смогу заполучить.

Мы с Элли проводим остаток нашего вечера, бегая по музыкальным магазинам, пока она не просит меня заехать в сеть ресторанов, где еду приносят в машину. Я не был в этом заведении в стиле пятидесятых годов с тех пор, как был ребенком, и, видимо, Элли тоже.

Оказывается, она чрезвычайно ностальгична, чего я о ней не знал.

Песни. Детские шоу. Ее любовь к семейным традициям и одеялу, без которого она не может заснуть, несмотря на то что ей уже двадцать девять лет.

Я не могу отнести к себе такие личностные качества, но то, как она загорается всякий раз, когда говорит о том, что ей нравится, вызывает у меня интерес и желание умиротворить ее любовь к прошлому. Поэтому я отменил наш заказ в шикарном стейк-хаусе, как только заехал на одно из свободных мест у ресторана.

Я не позволяю даже Нико есть в моей машине, но достаточно Элли взмахнуть ресницами и сказать «пожалуйста» своим напряженным голосом, чтобы я сдался.

Если бы Джулиан узнал, он бы неделю поливал меня дерьмом.

К моему пикапу едет женщина в роликовых коньках и костюме в стиле пятидесятых, и мы заказываем бургеры, картошку фри и один клубничный молочный коктейль. Я знаю, почему Элли настаивает на том, чтобы разделить картофель фри и молочный коктейль, а не заказывать два, и это заставляет меня ценить ее еще больше.

Пока мы разговариваем и едим, Элли решает разобраться с моей акустической системой и включает Астрид и «Treble Makers», которые, очевидно, были великими во времена музыкальных автоматов и юбок-пуделей²⁰. Мне не нужно беспокоиться о том, чтобы притворяться или обдумывать свое следующее предложение, и любая тишина в разговоре скорее успокаивает, чем вызывает дискомфорт.

Она обхватывает губами соломинку и сосет, совершенно не замечая, как неудобно тесно стало в моих брюках, когда она пила молочный коктейль.

— Уверен, что не хочешь немного? — она протягивает мне пластиковый стаканчик.

— Нет, — я лучше понаблюдаю за ней, спасибо большое.

Она тихо смеется.

— Я думала, ты хочешь?

— Передумал, — мой взгляд падает на ее рот.

Ее лицо озаряется, и она демонстративно делает еще один глоток.

Я сужаю глаза.

Она закатывает свои с улыбкой.

— Только не говори мне, что беспокоишься о количестве потребляемых калорий или что-то в этом роде.

— Нет, — я ерзаю на сиденье.

— Ты всегда можешь сходить на тренировку, если чувствуешь себя виноватым, — она машет молочным коктейлем у меня перед глазами. — Это того стоит.

Чувство вины — последнее, что я испытываю, и, судя по ее дразнящей улыбке, она это тоже понимает.

Ее голос понижается, когда она говорит:

— Я даже присоединюсь к тебе.

Я моргаю.

— Я думал, ты ненавидишь тренировки.

— А я никогда не говорила, что буду принимать в них участие, — она подмигивает. — Оказывается, у меня аллергия на кардио.

— Это объясняет, почему ты завалила физкультуру, — она упомянула об этом однажды во время одного из наших походов на Гавайях, и с тех пор я никогда не забывал об этом.

Она недовольно сморщила нос.

— Тренер был абсолютным козлом.

— Я знаю. Терпеть его не могу.

— Разве он не тренировал футбольную команду?

— Да.

— Тогда почему ты его терпел?

— Потому что дяде нравилось, что я был в команде.

— А тебе нравилось? — с каждым разом Элли все более метко задает мне острые вопросы, как этот, и хотя я ценю ее внимание, уклоняться от правды становится сложнее.

Я делаю секундную паузу, прежде чем ответить.

— Нет.

Ее рот открывается.

— Но разве ты не был капитаном?

— Да.

— Но зачем тебе заниматься спортом, который ты не любишь?

Я смотрю в окно пикапа.

— Думаю, ты знаешь, почему.

— Я хочу, чтобы ты все равно мне рассказал.

— Почему?

— Потому что ты годами держал все это в себе, и я думаю, что тебе будет полезно открыться, — она ласково касается моего лица, и я снова поворачиваюсь к ней лицом.

Отлично. Я могу это сделать. Для нее.

— Мой дядя всегда говорил о том, как ему нравилось быть в футбольной команде и как он хотел бы, чтобы Джулиан пошел по его стопам.

— Так что ты пошел вместо него.

Я киваю.

— Джулиан был слишком сосредоточен на школе и внеурочных клубах, поэтому я воспользовался возможностью хоть раз оправдать их ожидания, — я опускаю взгляд, и стыд волнами сочится из меня. — Мой дядя был так счастлив. Он ходил почти на все игры, когда я присоединился к команде.

— Ты занимался спортом с тренером, который тебе не нравился, потому что это делало кого-то другого счастливым?

— Я знаю, это кажется глупым…