Всю дорогу домой Карл усиленно думал над словами Ларкинса. Прошло несколько дней, а они все еще не выходили у него из головы. Он сказал Катрине, что передумал и не будет ходить в мастерскую, та очень обрадовалась. Она была вполне счастлива при мысли, что он будет проводить с него теперь целые дни, гулять с нею в парке, закусывать с нею вдвоем в полдень, сидеть с нею рядом в кресле на крылечке или попыхивать трубкой, стоя у калитки, пока она будет вязать.
Карл целую неделю просидел дома, редко показывался даже у себя на дворе и, по-видимому, совершенно позабыл о существовании своего садика; у него начинал созревать в голове будущий план действий и он ощупью отыскивал дорогу, подобно неуклюжему судну, погоняемому противным ветром и течением в незнакомых ему водах. Наконец, в один прекрасный день он отправился наверх в маленькую комнату, единственное окно которой выходило на соседние задние дворы. В комнате было навалено множество разной рухляди, которую Карл принялся тщательно сгребать в кучи. Несколько попозднее он отправился в магазин на Томккис-стрит и купил там стекло, багет на рамку и две скобки. Вернувшись домой, он тотчас же отнес все свои покупки наверх в маленькую комнату, склеил рамку, вставил в нее стекло и прикрепил к оконной раме при помощи скобок. Рамка была прикреплена в наклонном положении, например, как верхняя доска конторки, и свет падал да её поверхность вполне правильно. Устроив и прикрепив рамку, он вышел из комнаты, запер дверь на ключ и положил его к себе в карман. Весь следующий день он провел наверху в комнатке. Когда он, наконец, спустился вниз, его пальцы были все перепачканы чернилами.
Он объявил Катрине, что устроил себе на верху мастерскую, что ему нельзя не работать, а то он умрет со скуки, сидя целый день сложа руки. Он сказал ей, чтобы она ни под каким видом никого не пускала наверх, когда он там работает, и строго на строго раз на всегда запретил всем домашним ходить туда, даже в его отсутствие. Дверь будет всегда заперта на ключ, и Боже упаси если она войдет в мастерскую или поведет туда посторонних людей. Ему будут одни только неприятности: непрошенные посетители непременно перевернут вверх дном всю его мастерскую. В течение шести лет он ежедневно уединялся в свою мастерскую на два часа каждое утро. Катрина не страдала любопытством.
Глава VI
Прошло шесть лет. Трудно себе представить, что пережил за эти годы Карл, как он нравственно измучился. На седьмой год произошло нечто совершенно изменившее спокойное течение жизни семьи Фишера. Настал декабрь. Как то в пятницу, днем, Карл отправился на свою обычную прогулку – в обход квартала. Шел снег, впервые за эту зиму. Он нахлобучил на лоб старую фетровую шляпу, поднял воротник порыжевшего, потрепанного пальто, низко опустил голову и медленно побрел, не обращая ни малейшего внимания на бушевавшую метель, озабоченный своими семейными неурядицами.
Эмелине было теперь девятнадцать лет. Её желания и стремления были совершенно непонятны для Карла и они причиняли ему ежедневно жестокие страдания. Требования всех остальных членов семьи были несравненно скромнее: совместная жизнь под одним кровом, беспрестанное общение друг с другом и встречи за общим столом, казались им верхом счастья.
Будущее пугало его, он боялся, что его семья обречена на полную нищету. Что станется с его семьею, если общество случайно узнает о том, чем он занимается в своей мастерской или если он умрет, не успев скопить денег? Неужели Катрине придется опять сызнова приниматься за мытье полов, стряпать и стирать на чужих? Куда денутся Эмелина и Текла? Для него они все еще были маленькими девочками. Ему и в голову не приходило, что обе в состоянии теперь зарабатывать деньги. У него было только одно желание: чтобы его дочери были счастливы. Других точек зрения по этому вопросу он не мог себе представить, да и не допускал возможности их существования.