Неписанный закон

Шериф приступил к обыску квартиры. В жилых комнатах он ничего не нашел. Оставалось обыскать мастерскую Карла, помещавшуюся в самом конце квартиры. Взломав замок, шериф проник в мастерскую. Все улики были здесь на лицо. Он отвинтил рамку от окна, забрал перья, чернила и несколько бумажек с подозрительными рисунками и сложил все это вместе. На полу, в углу, стоял запертый на замок жестяной ящик. Он моментально сломал замок. В ящике оказалось около 1000 долларов настоящими кредитными билетами и столько же поддельных. Недолго думая, шериф спустил настоящие деньги за ворот своей рубашки, а поддельные оставил в ящике. Ящик вместе с остальными вещественными доказательствами он связал в один пакет. Десять минуть спустя, он радостно удалился, захватив с собой этот пакет.

Карл просидел в тюрьме на Ладло стрит шест недель. Федеративная обвинительная камера созывается только тогда, когда накопится достаточное количество дел. Карлу пришлось ждать её созыва недели полторы.

Выслушав данные, добытые следствием, камера постановила предать Карла суду. Целый месяц просидел он еще в тюрьме, ожидая, когда, наконец, настанет очередь его дела.

Наконец, дело было назначено к слушанию в суде. Председательствовал судья Дежешуа Престон, краса и гордость всего судейского мира, так по крайней мере думали о нем в обществе. Это был очень богатый человек, который с честью нес, сопряженное с занимаемым им местом, представительство. Он дал превосходное образование своей дочери, единственной наследнице всего его состояния. Этим исчерпывались все его заботы о дочери и интерес к общественной жизни. Но до сих пор не было удовлетворено одно из пламеннейших его желаний. Еще в колледже он твердо решился достичь высших судебных почестей и все его помыслы и старания были направлены исключительно к достижению этой цели.

Пятидесятилетний судья пользовался репутацией выдающегося юриста. Он был очень популярен среди представителей американской республиканской партии, хотя никогда не принимал активного участия в политической жизни страны. Кроме того он стяжал себе громкую известность крупными пожертвованиями на ведение предвыборных агитаций и многие были уверены, что значительные пожертвования мистера Вандемера пополняются в большой дозе из средств судьи. Он был чрезвычайно важен, строг, тверд и неподкупен. Говорил он тихим, но ясным и ровным тоном. Речи его отличались беспристрастностью и авторитетностью, исключавшей возможность возражений.

Судья молча смотрел на несчастного Карла, печально стоявшего перед ним посреди большой мрачной комнаты, и прислушивался к чтению обвинительного акта. Затем он спокойно спросил:

– В состоянии-ли вы заплатить адвокату за ведение вашего дела?

Карл отрицательно покачал головой и устремил на судью свои грустные глаза, которые, казалось, молили вернуть ему дружеское расположение людей, без которого ему было так нестерпимо тяжело.

– В таком случае, – проговорил судья, равнодушно отворачиваясь от старика, – я назначаю вашим защитником м-ра Эдгара Адамса.

Глава X

Получив извещение, Адамс на следующий же день принялся изучать документы, относящиеся к делу Карла Фишера. Вскоре он убедился, что дело ведется кое-как, что назначение защитника чистейшая формальность.

Его клиента изловили на месте преступления в тот самый момент, когда он хотел сбыт с рук в магазине кредитку. Он чистосердечно признался, что давно уже занимается подделкой кредиток, а при обыске в его комнате нашли все приспособления для их фабрикации. Преступление было доказано, улики на лицо. Если бы дело шло о невинно заподозренном человеке, Адамс вложил бы всю свою душу в защиту. Он отложил в сторону бумаги, выяснявшие ему очевидную виновность его клиента, тяжело вздохнул, застегнул пальто и, выйдя из комнаты клерка, направился к подъемной машине в глубине прихожей. Он шел, глубоко задумавшись, устремив глаза на каменные квадраты пола. Как защитник, он обязан повидаться со своим клиентом, но торопиться с этим нечего. Он не станет добиваться, чтобы дело отложили, не станет, придравшись к какой-нибудь мелочи, требовать освобождения своего клиента. Обходит закон казалось ему невозможным. Он находил многие законы лживыми и жестокими, находил, что ханжество, тираническая власть и невежество часто надевают на себя личину правосудия, но вместе с тем не допускал возможности для защиты прибегать к различным уверткам и обману. Правда – вот единственный верный путь к правосудию. При выходе из здания он мысленно формулировал это положение. – «Непременно использую эту мысль в одной из моих речей», – подумал он.